АВАНТЮРА 

Общеизвестно, что «городские сумасшедшие» - обычная и   неотъемлемая принадлежность любого  населённого пункта и в некотором роде, иногда  даже  его достопримечательность.
Несколько лет назад у меня обозначилась  одна  долгожданная и очень желанная сделка по продаже недвижимости. Причём покупатель был иногородний, познакомили  нас  с ним заочно и общались  мы только по телефону, как сейчас говорят «дистанционно», но он, при этом, абсолютно безоговорочно принимал все мои условия и вообще не торговался. Не покупатель, а «мечта поэта»!
Вот только занят он был «выше крыши» и  дела его никак не отпускали «ударить по рукам», рассчитаться и поставить в сделке финальную точку. Я терпеливо ждал, при этом вожделенно потирал зудящие руки и поторапливал его с приездом. Наконец долгожданный день «Ч» настал и он выехал ко мне с партнёром  на машине. Расстояние неблизкое, поэтому мы пару раз даже пообщались по телефону «с дороги», пока они ехали. Крайний раз он набрал меня в районе половины шестого вечера и доложил: «Мы уже подъезжаем! Скоро будем.» 
Я собирался принять их дома, поэтому моя бедная жена бегала «в мыле», суетилась и накрывала, работая  «как савраска»...  После звонка проходит час времени - их нет. Тревожно! Мало ли что? Ждём дальше. Два часа - нет. Уже волнуемся и теряемся в догадках. В тот день они так и не приехали, а телефон стабильно молчал, не отвечая. На следующий день покупатели тоже никак не проявились, а телефон продолжал устойчиво молчать! Мы с супругой, переживая, уже и не знали что думать. Ещё через день, буквально с утра, у меня дома появляется какой-то странный мужик аляповато, пафосно одетый (с галстуком «селёдкой» без пиджака) и скорбно сообщает, что мои покупатели трагически  погибли в автокатастрофе!
При этом называет себя их партнёром и полномочным представителем, предъявляя какие-то документы. Я, конечно же, чрезвычайно расстроился, чувствуя себя во всём виноватым. Торопил, ведь, вызывал, надоедал! Гори она синим пламенем эта сделка, потому что погибших людей не вернёшь! А Николай (этот самый их полномочный представитель) ещё и  подробностей накидал-добавил, что у одного двое детей, а у другого жена  вторым  вот-вот должна разродиться! 
Я вообще чуть ли не на стенку от услышанного лезу, они ведь ко мне ехали, а значит я, хоть и косвенно, но, всё-таки виноват!  
В тот же день пошли с женой в храм, поставили свечи, помолились. Но всё равно на сердце невыносимо тяжело и чувство вины саднит и не проходит... 
Николай чуть позже, через день, сообщает мне по телефону, что получил команду от своего самого верхнего начальства, всё-таки, довести эту сделку до конца. При этом он патетически восклицает, что обязан выполнить последнюю волю погибших. Я тихо схожу с ума... 
Чтоб такой ценой вопросы решать и ещё и оправдывать? Но и не отказываюсь, на всякий случай. Ничего личного, бизнес ведь! Николай назначает время и мы готовимся - нотариус и всё остальное, сопутствующее. На встречу у нотариуса в назначенное время, он почему-то не является... 
Я перезваниваю, он отвечает, что именно сейчас, они с бухгалтером в три (!?!) руки считают деньги для расчёта со мной и просит переназначить сделку на новое время. Приходит новое, переназначенное время - его снова нет! Звоню - отвечает, что у него очень много ветхих купюр и он их прямо сейчас пытается поменять на новые… «Спинным мозгом» понимаю, что происходит какая-то авантюра-махинация  и начинаю срочно наводить справки. Через пару часов я уже знал почти всё… Николай этот - местный «городской сумасшедший» и во время обострений его посещает мания величия. Он начинает управлять Вселенной, при этом, стараясь особо не привлекать внимания санитаров!  Он «покупает» дома, пароходы, острова и всё остальное из этого ряда. Очевидцы даже рассказали, что однажды он, якобы, для своей гостиницы купил сорок самых больших и дорогих телевизионных панелей. «Счастливые» продавцы этой телевизионной аппаратуры потом чуть не сошли с ума…
В моём случае  он «придумал и подсуетил» мне, якобы, покупателей на дом и земельный участок (по всем  другим телефонам со мной  разговаривал тоже он). Потом «Коля» в своём больном воображении придумал автокатастрофу, чтобы меня окончательно добить и «ввести в клинч» и  дальше делать со мной всё что захотело бы его воспалённое воображение. Из всего этого  фантасмагорического я вынес только одно - Слава Богу что все живы и что Коля это всё только придумал!
А Николай,  говорят, когда его  в очередной раз «изолировали и паковали», назвался Наполеоном! Хорошо хоть не Бонапартом, а просто тортиком-дессертом. 
Ничего – вылечат! Не самый тяжёлый случай. Или, наконец, окончательно изолируют!

Прямо сейчас посмотрел, что гостей у нас на сайте аж две с лишним тысячи, а ДВВАИУшник один - я. Ну, хоть так! Продолжу, пожалуй, всем гостям на радость!
Этот рассказ из моего Красноярского этапа жизни.  
Сибирь-матушка! С любовью к тебе, на всю мою оставшуюся жизнь…

       НА ВСЯКОГО МУДРЕЦА…         
                                                      Всегда относился и отношусь к людям так, как хотел бы,  чтобы они относились ко мне. И это даже не христианско-библейское, это  просто общечеловеческое!  Много раз жизнь играла со мной по этому поводу разные  шутки,  посылая  как испытание, не всегда и несовсем порядочных (мягко говоря) людей, которые обманывали и подводили меня, но, как говорится, «век живи, век учись», а дураком все равно останешься. Правда дураком опытным и закалённым. Так что «боевого опыта» я, нынешний, поднабрался и разительно отличаюсь от себя же образца сорокалетней  давности. 
Девяностые годы… Большинство переломных событий в моей жизни выпали именно на них, на лихие и шальные девяностые. Рождение старшей дочери, окончание Академии, назначение Начальником военной приемки в Красноярск, мой переезд с семьёй в «матушку Сибирь», чтобы оттуда «прирастать богатство России» и многое, многое другое. Непросто всё было, но сегодня вспоминаю, в основном, только хорошее и доброе из того непростого периода жизни.
 В основном…, ну, а не «в основном»  было всякое. Приёмка мне досталась полностью «обескровленно-обезглавленная» и почти недееспособная,  как Советская армия перед  Великой Отечественной войной. В своё время она подчинялась Управлению вооружений ВМФ, но ПВО «перекупило» завод и моряки, давно сидевшие без заказов, влились в наши стройные ПВОшные ряды. Уж и не знаю «стратега» наверху, который при этом уволил  всех опытных «морячков-старичков», но по прибытии на место, из шестнадцати офицеров по штатному расписанию, я обнаружил только восемь. Это были те, кто до пенсии ещё не дотянул, а то бы тоже сразу уволились, ибо не хотели служить в мутный «период перемен». Зама у меня не было, не было двух начальников групп, ну, и вообще людей  категорически «не было», включая служащих (гражданских специалистов). Делать нечего, нужно было поработать Гераклом и совершить пару-тройку его подвигов. Московское начальство помогало как могло, но помогало рецептами  великого Мао - «чтобы научиться плавать - нужно плавать»!  Короче, работай, «учись плавать» и не ной!
В Красноярск я приехал  без семьи, чтобы осмотреться, разгрести проблемы и навести порядок, а потом уже пускать семейные корни на берегах Енисея.
Работаю и живу так пару месяцев. Распорядок спартанский - завод, обед, завод, ужин, завод. Заводчане встретили меня замечательно, по-сибирски радушно и с открытым сердцем. И это при том, что мой предшественник, флотский Каперанг,  буквально «насиловал»  заводчан в простой, а чаще в извращенной форме, не считаясь ни с какими объективными (и субъективными тоже) оправдательными факторами. Я немного по другому выстраивал  свои отношения с людьми, и работниками производства, в частности. Поэтому начал с нуля, что называется на «пепелище», оставленном моим предшественником. Поселили меня в заводском профилактории, в люксовом номере в котором был даже видеомагнитофон, невиданная  роскошь по тем временам, вот только появлялся я там чаще всего ближе к ночи.
К концу второго месяца пребывания на заводе узнаю,что очень скоро  прибудут новые подчиненные. Троих должны были прислать из войск на стартовые должности помощников ведущих инженеров, а ещё троих из военных приёмок - на  должности начальников групп и заместителя. Вскоре появился (появилась?)  первая ласточка-майор Рюмин Юрий Сергеевич, красавец здоровяк с таким румянцем на щеках, что мне некурящему тогда уже, сразу захотелось от него прикурить!Жизнерадостный, толковый и бесконечно счастливый от того что вырвался из Монголии, где служил в техническом дивизионе на ТОРах. Разговорились, ба, он ещё и земляком минчанином оказался, закончившим ВИЗРУ. В общем, Юрий Сергеевич, произвёл на меня очень хорошее, благоприятное впечатление. Через пару дней, на совещании, я зачитал приказ и назвал фамилии других назначенных в приёмку офицеров, в том числе и майора Комаровского, моего нового зама. После совещания  Рюмин  задержался и, попросив разрешения, спросил: «Борис Евгеньевич! А Комаровского не Виктор зовут случайно?»
«Точно так, Юрий Сергеевич. Виктор Николаевич!»
«Витюша…!» - как то странно, с придыханием произнёс Рюмин, а на мой немой вопрос ответил, что учился с Комаровским вместе в военном училище и что тот тоже минчанин.
Я там и возрадовался! Ведь трое земляков (и Бог даст - единомышленников!) горы могут вместе своротить, а уж разгрести наши Авгиевы конюшни и подавно!Комаровский прибыл через недельку. Первое впечатление тоже благоприятное - фирменные интеллигентные очки, финский костюм  за 200р (на мне был за 100), умение слушать начальника не тупо поедая глазами, а с бывалым видом «Мол, плавали, знаем!». Послужной список такой-курсант МВИЗРУ, младший вонпред военного представительства в Узловой, что в Тульской области, ведущий инженер той же приёмки. Я, конечно же, человек немного понимающий, как люди «совершенно случайно» попадают по распределению из училища сразу в военную приёмку, но не удержался и спросил: «Виктор Николаевич, а в войсках не довелось побывать?»
«Почему? Приходилось! Был на войсковой стажировке, в командировках…»
Ну, бывает, думаю! Лишь бы человек хороший был! Поселил я Комаровского тоже в профилактории. Номенклатура ведь! Целый заместитель Начальника военного представительства! Рюмина с семьей, ещё раньше, разместил в заводском общежитии. Совместное проживание с Виктором Николаевичем в профилактории, в соседних номерах, предполагало много общения, но он как то сразу повесил между нами «непрозрачную шторку». Сам лишний раз не лез мне на глаза, да и я невольно, в автомате, вошёл в этот ненавязчиво предложенный им режим. Хотя всякое конечно же бывало, и выпивали немного вечерами, и в кино по выходным ходили вместе, и в пельменную неподалёку, потому что заводские столовки и кухня профилактория в воскресенье не работали. Виктор Николаевич приятно удивлял начитанностью, умением докопаться до сути вопроса и вежливым обращением с конструкторами и производственниками. Я с заводчанами был импульсивный, непредсказуемый, иногда по-свойски запросто, а Комаровский спокойный, рассудительный и подчеркнуто вежливый. Когда я с улыбкой ему сказал об этом гротеске, он, поправив пальчиком очки на переносице, сказал: «Борис Евгеньевич! Так это же классика! Хороший-плохой полицейский! Нам это только на руку. Я буду закручивать гайки, «промысло» (заводчане) побежит жаловаться Вам, Вы гаечки отпустите и мы будем иметь желаемый результат». Я, будучи уверенным, что он подразумевает только борьбу за качество принимаемой военной техники, подумал и согласился. И соглашался потом еще не раз…Отношения Комаровского и Рюмина, признаюсь, меня удивили, но,каюсь, не насторожили. При встрече они (однокашники по училищу из одного учебного отделения!) псевдолюбезно поздоровались, пожали руки  и дежурно улыбнулись друг другу. В дальнейшем Виктор Николаевич даже подчеркивал свое превосходство над Рюминым в две служебные ступени и не фамильярничал с ним ни при каких обстоятельствах. Мне это даже импонировало, потому что я, как молодой начальник, сам культивировал среди подчиненных такие взаимоотношения. Доброжелательные, ровные, но официальные как и должно быть в военной связке «начальник-подчиненный». С высоты сегодняшних дней, считаю что может даже я и маловато требовал от своих подчиненных, строже нужно было быть, но тут уже не моя вина , тут личностные свойства характера. Уверен, что «достоевщина» в армии недопустима. Спросите что такое  «достоевщина»? А это когда офицеры и служащие начинают думать бредом Роди Раскольникова: «Тварь ли я дрожащая, иль право имею? Могу ли я разрешить своей совести перешагнуть…через иные препятствия!» Не можешь и не имеешь! Служи, работай и думай , что «знаешь только то, что ничего не знаешь» А иначе будет «начало конца комедии»!
Так что Комаровский дисциплинкой через субординацию занимался даже поболе моего, вот только доброжелательность у него при этом напрочь отсутствовала. Мне иногда казалось, что улыбается и шутит он только со мной. Понемногу узнал о Викторе Николаевиче чуть больше данных, чем в анкете.  Мудрый Рюмин пару слов сказал, начальник московский в телефонном разговоре намекнул  с подтекстом, сам Комаровский под «наркомовские» сто грамм проболтался, тут он, кстати, был «зело слаб» - после третьей «стекленел»  и переходил на злобный и свистящий шёпот, характеризуя окружающих. Итак, я узнал что Виктор Николаевич из «мажоров»,  т.е. папа у него был полковник в Минском высшем зенитно ракетном училище, а мама ответственный работник какого-то министерства. Не нахожу, кстати,   ничего предосудительного в династиях. Почему есть рабочие династии кузнецов, корабелов, хлеборобов? Мне кажется, военные династии тоже имеют право на жизнь, но, разумеется, не тогда когда папа (или мама) за уши, напролом, тащат своё чадо и во всём у него уже зеленая улица, распланированная до конца службы. У Комаровского таким «движителем» была мама. Любила она своего Витюшу до умопомрачения. Оказывается, все пять лет учебы Витюша кушал только домашнее, заботливо привозимое водителем служебной Волги в училище из центра (а это километров пятнадцать, для тех кто не знает Минск) потому что у Витюши и днём, и ночью был «гастрит, цистит и меланхолия». Папа у Виктора Николаевича был военачальником средней руки в Управлении МВИЗРУ. Говорят что он был тихий и забитый «ботан», вымуштрованный «мамой», как солдат первогодок. Кстати, фамилия отца была не Комаровский, а какая то менее благозвучная и не «шляхетская». Вот мама Виктора Николаевича и решила, что негоже будущему генералу быть каким то там Бздеиным или Фиговым - пусть он будет благородно по маме - КОМАРОВСКИЙ! Вон ведь в Польше  даже президент был с такой же звучной фамилией. Правда нынче у них там какая-то сплошная ДУДА, ну, да не об этом! Написал я про отца Комаровского -«был»-и не продолжил. Ко времени нашего знакомства с Виктором Николаевичем его отец уже умер.  Причём страшной и не совсем понятной  смертью.  Может кто–нибудь слышал об «отстреле» в столовой МВИЗРУ «черным полковником» троих или четверых офицеров и его последующем самоубийстве? Так вот, это был отец Комаровского. Других подробностей не знаю и никогда (боже упаси!) не поднимал эту тему в наших с ним разговорах. Но сдаётся мне, что мама его к этому руку приложила, раз папа достал свой «парабеллум» и стал стрелять невинных людей. Витюша, благодаря маме, в свои тридцать три был устойчиво не женат. Была у него какая-то «love story» в училище, но бдительная мама быстро пресекла робкие попытки «инородки-иноверки» завладеть Витиным сердцем! И это при том, что у нас в Беларуси даже самые ярые антисемиты и борцы за чистоту крови, порой с удивлением, обнаруживают у себя в предках деда (прадеда?) Матвея Соломоновича и «разных там прочих» Изей! Потому как пресловутая «черта оседлости» в Беларуси была абсолютно везде и записать ребёнку в метрике национальность белорус, или русский было равносильно хоббиту с эльфом. Посему ходил Виктор Николаевич яловый, не смешанный с евреями, и при этом даже не смотрел на женщин. Мама ещё пока не нашла ему самую  достойнейшую из достойных!

НА  ВСЯКОГО  МУДРЕЦА
       (Продолжение)
Как знаково и эпохально сказал персонаж артиста Дружникова  в замечательном  фильме «Офицеры»: 
«Есть такая профессия – Родину защищать!» А у этой профессии всегда была (и сейчас, уверен, есть!) такая традиция, как представляться в воинском коллективе! Я абсолютно никак не намекал своим подчиненным об этом, времена были очень строгие к пьянству и «загреметь под фанфары» за организацию пьянки  можно было  ощутимо  легко. Но Юрий Сергеевич Рюмин, как-то,  сам попросил слово после совещания офицеров и пригласил всех присутствующих к нему в общежитие. Мы не ломались, и не отговаривали его, купили какой то памятный сувенир вскладчину, предупредили своих домашних, что будем поздно и ввалились в пятнадцатиметровую  комнату Рюмина (с удобствами в коридоре) вдесятером. Семья Юрия меня  просто поразила. Красавица и умница жена Ирина, детки-погодки - мальчик и девочка и всё у них в их временном доме доброжелательно, открыто  и хлебосольно. Очень и очень мне понравились тогда ребята и их семья! Не зря ведь говорят, что офицеры, прошедшие «огонь, воду и медные трубы» - добрее и человечнее тех, кто сразу начал служить в «Арбатском округе». А когда я узнал, что Рюмин с женой «попервой», сразу после выпуска из училища, жили в бочке-цистерне, переоборудованной под жилье, то понял-почувствовал это ещё больше!
Комаровский через пару дней после мероприятия в общаге тоже решил представиться (проставиться?), но почему-то только мне! Вечером, в профилактории, он выставил бутылку водки и пару банок консервов, хоть и деликатесных, но уже со следами ржавчины на импортных крышках. «Келейность»  нашей с ним пьянки он объяснил недопустимостью частого питья с подчиненными…
Когда водка была нами выпита, мы немного   «завелись» и Виктор попросил разрешения «догнаться» ещё ста граммами,  и  от «щедрот своих»  достал бутылку спирта. Причем не питьевого, который в Красноярске продавался во всех  магазинах наряду с водкой, а просто спирта в «совковой» пивной бутылке, закрытой пробкой сделанной из газеты. Я вспомнил, что именно такую же мне днями совал начальник механосборочного цеха, пытаясь подписать какое то «левое» решение-отступление. Спросил об этом Виктора Николаевича. Тот смутился и не стал отрицать,  что спирт из цеха, но божился что взял его не за подпись, а «токмо»  для компрессов, чтобы бороться  со своей постоянной простудой-энфлюэнцией. В нашей военпредовской среде, если хотят охарактеризовать кого то «ниже плинтуса», то говорят презрительно: «Да он за глоток спирта продаётся, подписывая заводу всё!»  Я конечно не ханжа и в своей боевой юности, в полку, тоже частенько «днём выписывал, а ночью получал» спирт, но там другое! Там ты и самолёт, а вот «брать мзду» с заводчан… Осадочек в моей душе образовался очень нехороший. Комаровский это почувствовал, и весь оставшийся вечер пытался разрядить ситуацию. Добавлять, правда, больше мы не стали…
Как пел в свое время Владимир Семёнович: «Парня в горы возьми…». В Красноярске есть удивительно-замечательный по красоте заповедник «Столбы». Находится он прямо в черте города на берегу Енисея в Саянах. Природа исполинской рукой, самым фантастическим образом, разбросала огромные гранитные валуны  причудливой формы в горах и у их подножий. Зрелище по красоте просто неописуемое. Жители города приезжают туда в любую погоду и гуляют, любуясь этой каменной феерией. В один из своих выходных, мы с Виктором затеяли туда поход. Оделись потеплее, потому что был уже октябрь и вот-вот должно было  запуржить, завьюжить!  Приехали на место, поднялись на перевальчик «Пыхтун» (название то какое, образное?) и пошли гулять-бродить, рассматривая экспонаты под открытым небом. Каждый огромный камень там имеет свое название: Дед (этот мне особенно понравился!), Баба (тоже ничего), Жаба, Перья и еще сотни других. Увлекшись, мы свернули куда то не туда и через полчаса заблудились! Да так заблудились, что вокруг не то что дорожек, а даже никаких едва заметных тропинок не было видно! Мы искали дорогу и поднимались на горы, потом снова спускались вниз, меняли направления, но тщетно. Резко ухудшилась погода, и пошёл снег. Случаев гибели людей в заповеднике было «вагон и маленькая тележка». Буквально за неделю до этого потерялась компания подростков и дня через три их нашли погибшими от переохлаждения. Я лично читал об этом в «Красноярском рабочем» и по дороге в «Столбы» рассказал Комаровскому эту историю. Мы с ним пошутили и посмеялись в автобусе на эту тему. Сейчас нам было уже не до шуток. Я не зря привёл слова из песни Высоцкого, она, наверное, как нельзя лучше передаёт «кто есть кто», проявляясь,  в экстремальных обстоятельствах. Когда снежок слегка покрыл землю, я умудрился ещё и ногу подвернуть, поскользнувшись на крутом спуске. Мой хронический «устойчивый вывих»  левого голеностопа тут же дал о себе знать. Минут через пять идти я практически не мог. Вопреки всем законам физики на улице холодало. Вроде идёт снег, снежинки должны отдавать свою кинетическую энергию и подогревать воздух, а не тут то было! Подул ветер и резко подморозило. Я как-то особенно тогда почувствовал, что Россия- всё-таки, страна очень северная и зимняя. Раньше ощущение холодности  Руси-матушки у меня было нивелировано  детством в легкомысленно-солнечной  Грузии, учёбой в тоже нестылой Латвии и службой в благодатно-тёплом Донбассе. А тут СИБИРРРРЬ! Я еле-еле ковылял, а Комаровский заметно нервничал и явно начинал психовать. Чувствовалось что ещё чуть-чуть и он забьётся в истерике как Геша «Козлодоев» в  «Бриллиантовой руке»: «ШЕФ! Всё пропало!!! Всё  пропало!!!» Тут нужно сказать, что в военных приёмках начальников традиционно зовут на западный манер - ШЕФ. Вот таким «стреноженным» ШЕФом я тогда и выступал под совсем НЕголубым небом…
Еще через полчаса поисков следов цивилизации я тоже занервничал. Всякое ведь бывает в этой жизни.
Виктор Николаевич вышел с предложением, чтобы мне оставаться у приметного места, а он побежит искать людей на помощь. Делать нечего, я остался у сильно наклоненной сосны, мысленно уже беседуя с небесами (на всякий случай…).
Витюша не появился ни через полчаса, ни через час. Небеса мне наконец ответили и моим же внутренним голосом посоветовали выбираться самому - хоть ползком, хоть раком! И я «пополз». Не совсем конечно пополз, а еле-еле заковылял-засеменил. Буквально через минут тридцать-сорок я увидел и узнал один из камней заповедника. Догадался, что если его обойти вокруг, то можно выйти к смотровой площадке. Так и случилось, и я там увидел людей!  В полном аффекте, задыхаясь от радости, попросил помощи. Сибиряки народ добрый, откликнулись все и бросились искать Комаровского. Нашли его часа через полтора, когда уже сильно смеркалось. Витюша сидел у какого-то камня и плакал…
У него, наверное от сильного испуга «за себя любимого»,  по щекам текли негорючие и бессмысленно-неуправляемые слёзы. Виктор Николаевич  стал мне рассказывать, что он заблудился…  Как то это очень уж  нелепо выглядело. Заблудиться ещё  раз из положения уже заблудившегося? Мистический квадрат!  Вернувшись под самый вечер в профилакторий, мы с ним решили крепко выпить за это наше чудесное спасение. От его спирта «для компрессов» я категорически отказался, а так как другого у нас ничего не было, то Комаровский вызвался «сгонять в сельпо» и купить водки. Я со своим вывихом и уже основательно опухшей ногой учавствовать в этом «мониторинге с маркетингом»  не мог просто физически и поэтому он один ушёл «в ночь» за добычей. Почему мониторинг и «в ночь»?  Водку, потому что, тогда было не найти «днём с огнём».  Времена ведь были - Горбачёвские: «По проспекту мчится тройка-Миша, Рая, Перестройка…» 
Виктор Николаевич ушёл и пропал…Комаровский вообще был по жизни не очень спешный, но в тот день для меня это открылось особенно. Вернулся он нескоро с синяком под глазом и разбитыми очками. Водку, правда, принёс. Витюша был средненьким повествователем и на официальном языке изъяснялся нудновато (правда, терпимо). Но в тот вечер, употребив не совсем цензурные и жаргонные слова, он выступил совсем даже неплохим рассказчиком истории как ему набили «Фэйс». Времена были, как Вы помните, практически «сухие». Алкогольные напитки продавались редко и мало, и когда их «выбрасывали», то ажиотаж был просто нечеловеческий. Очереди как в Мавзолей (совковый, разумеется, не в нынешний!), драки , разборки… Что я  Вам рассказываю? Вы все прекрасно помните те времена. Или всё-таки по спиртику «служебному» больше выступали?
Витюша добросовестно выстоял очередь, магазин собрались уже закрывать и тут набежали «душманы». Так называли отморозков, которые, буквально, по головам, без очереди, добывали свой «хлеб насущный», чтобы потом, по одной из версий, перепродать его страждущим и жаждущим втридорога, или выпить самим, ночью.
Комаровский буквально  грудью закрыл амбразуру утечки водки и многократно за это получил «по очкам и в табло». Душманов «ликвидировали», а Витюше за геройство продали водку даже уже после закрытия «лабаза». Когда он мне всё  это рассказал, то я впервые задумался о том, что наверное над ним всё-таки довлеет какая то особенная и очень нехорошая аура. Ну, а как по-другому, если в течение дня, он дважды (трижды!) попадал в экстремальные ситуации?
В тот вечер я узнал о Викторе Николаевиче ещё много нового и интересного. Ну, во-первых то, что он был счастливым обладателем идеального, стопроцентного зрения, а очки носил для солидности. Ещё бы, импортная итальянская оправа,  тонированные стёкла  (не линзы, а именно стёкла - нолёвочки). На мой вопрос зачем же он носит очки, Витюша  убедительно-аргументировано доказал, что так надо! Придёт, например, к нему конструктор или технолог подписать техническое решение, а Витюша посмотрит документ, снимет устало очки и скажет - «НЕТ, не годится! Так не пойдёт»! Я не очень понял смысла этой его фразы, но зато хорошо понял другое - Виктор Николаевич, тот ещё артист Больших и Малых театров и совсем те тот человек, за которого себя выдаёт. Точнее, пытается выдавать! Другим открытием, из разряда курьёзных, было то, что Комаровский носит  гарусно-мохеровые  кальсоны. Это я обнаружил  когда пытался уложить его спать, окончательно захмелевшего и посему уже вовсю костерившего-матерившего недоумков и «полуграмотное быдло», со всех сторон окружающее его. Читал где-то, давно, что такое мохеровое белье носили некоторые шустрые и жуликоватые советские моряки ходившие в загранку. Делали они это из контрабандистских  соображений. Закупали за кордоном дешевый мохер, потом долгой дорогой обратно самолично вязали несколько пар такого тепленького  бельишка, а перед прибытием в родной порт одевали это все на себя и, без зазрения совести, благополучно проходили таможню. Потом, на берегу, распускали кальсоны снова на клубки и выгодно реализовывали. Но то моряки, у них коммерция, а вот в случае с Витюшей всё было непонятно. Крайним моим открытием в тот вечер была сеточка для волос, которую я случайно увидел в его ванной. Мы, конечно же, все разные и по разному следим за своим здоровьем и соблюдением «режима с гигиеной», но не настолько же…?
На следующий день, с утра, мы с Комаровским посетили врача. Мне на голеностоп сделали тугую мазевую повязку, а ему на глаз примочки из бодяги и еще какой то такой-же «хрени». Рожа у него конечно была как у Соловья-Разбойника, или Шарапова,  поэтому я решил не веселить своих подчинённых и отправил его обратно в профилакторий, «на сохранение»…
 

И снова про «Витюшу, любимого»…

НА  ВСЯКОГО  МУДРЕЦА
         (Продолжение)

А в родном 2397 Военном  Представительстве про Витюшин  синяк под глазом уже все знали. Микрорайон заводской, вино-водочный магазин («ликёрка») там один, драку ВиктОра с «душманами» видело пол нашего завода. Ну не  в библиотеке же и театре  работяги встречаются и общаются  в свой законный выходной день? Коллектив приёмки живо обсуждал фингал Виктора Николаевича, даже ещё не видев этот самый синяк. А тут ещё и я прихожу, волоча ногу как Жофрей Де Пейрак из «Анжелики». Работа в тот день, конечно же, не «работалась»… Народ стал  меня жалеть и  рекомендовать разные народные средства для скорейшего возращения «в строй». Витю тоже жалели, но меньше и заочно.  Дело в том, что Комаровский  очень быстро сумел себя противопоставить коллективу, потому что поделил всех подчиненных на «нужных» ему и «ненужных» людей. «Нужные» в период того тотального продовольственного и промтоварного дефицита доставали ему всё и вся и за это были им обласканы и осыпаны благами в виде премий, отгулов, благодарностей и других поощрений. 
А «ненужные» просто работали в не всегда удобные для них смены и дни. Я через некоторое время просто уволил  некоторых его «нужников» с работы (это, как правило, были служащие), дабы  зараза  локализовалась  и больше  не распространялась. Но Виктор Николаевич  к тому времени пошёл дальше и делил людей на эти свои категории  уже выше - на заводе и даже в городских структурах, с которыми мы пересекались. Актёр он был отменный, даже когда говорил с кем то  по телефону было видно - с нужным человеком говорит или нет. С нужными подобострастно улыбался, сыпал любезностями-комплиментами и здравницами,  хотя ухмылочка при этом была всё-таки скорее недобрая, от злого сатира. С ненужными  говорил бесцветно и даже нудно, отмахиваясь от их вопросов и просьб как от назойливых мух. «Плебс» он и в Красноярске «плебс» - было написано на его высококультурном, интеллигентном  лбу (по его же глубокому убеждению).
 Медленно и постепенно работа Военного Представительства входила в своё  нужное и размеренное русло. Уже прибыли остальные назначенные офицеры, я принял на работу несколько новых служащих, в том числе и водителя на свой штатный автомобиль УАЗ-469, который был закреплён за Приёмкой. «Жить стало легче, жить стало веселей!» По негласной традиции, существовавшей в системе Военных Представительств в  те времена, назначение нового Начальника всегда сопровождалось комплексной проверкой  всей деятельности коллектива. В моём случае традиция тоже не была нарушена и по прошествии двух месяцев пребывания в Красноярске мне сообщили из столицы: «Борис, готовься! К тебе едет … много ревизоров!» Как сейчас говорят, «фишка» была в том, что комиссия почти полностью состояла из сотрудников отдела в/ч 77969-Л, или как его все  называли  между собой - «отдел борьбы с Военными Представительствами». Офицеры этой структуры занимались только проверками и равных им в этой церберской деятельности не было. Председателем  комиссии был назначен начальник этого самого «убойного» отдела полковник Сергеев. Личность легендарная и…немного (скорее много!) странная. Легендарная благодаря своим энциклопедическим знаниям, а странная потому что у него была редкая патология, он боялся микробов, бацилл и бактерий. Оказывается бывает и такая у людей фобия. Владимир Иванович (полковник Сергеев) в жизни никогда не дотрагивался ладонью до дверной ручки, а старался открыть дверь незаметно, через рукав, или, если никто не видел, то доставал для этих целей из кармана платок. Руку для приветствия сослуживцам он тоже  никогда не подавал, а уж если приходилось бывать в местах массового скопления знакомых начальников, то просто заранее бинтовал пальцы. Мол, извините, руку порезал! Вот такая  мне с коллективом предстояла проверочка, но я абсолютно её не боялся, считая, что чем хуже, тем даже лучше! Почему? Да потому что я руководил своим подразделением всего пару месяцев и любая оценка поставленная комиссией оценивала бы только  моего предшественника, а мне давала возможность успешно всё исправить к следующей проверке. Поэтому даже если бы мне поставили двойку, то через пару лет  свои три балла я получил бы по-любому. А это - уже успех!  Значит я хороший руководитель Приёмки, потому что «руководить» людьми - это прежде всего вести их к успеху и укреплять  веру в этот самый успех!
До приезда комиссии из «белокаменной» Приёмку предварительно проверил Уполномоченный  из Новосибирска, которому я  подчинялся территориально и административно. Встретил я его в аэропорту «Черемшанка» на своём служебном УАЗе. Автомобилю было десять лет «от роду» и мне до сих пор не понятно как этот старичок доехал до аэропорта и потом вернулся, ведь по дороге туда от него отвалилась пару  деталей. Иван Куприянович Пригода, мой Уполномоченный  начальник из Новосибирска,  походил на сказочного былинного персонажа не только фамилией, но и внешне - статный, широкоплечий и иронично улыбчивый. Между нами сразу возникла какая-то  неуловимая взаимная симпатия. А когда на обратном пути из аэропорта  машина на какое-то время всё-таки сломалась и Костя (мой водитель) по пояс залез в её «кишки», то я достал из портфеля заветный коньячок с бутербродами и, думаю, стал  Пригоде  ещё симпатичнее!  Уполномоченный основательно проверил работу Приёмки, познакомился с личным составом и через пару-тройку дней убыл к себе обратно. На наш с ним  прощальный ужин я хотел пригласить и Комаровского, но Пригода запретил мне это в категоричной форме. За нашей с ним  вечерней чаркой, стременной или забугорной, точно не помню, он «выдал» мне  буквально следующее откровение: «Всё у тебя хорошо, Борис! Сам ты нормальный парень и Начальником будешь, при желании, нормальным! Одна у тебя беда и «враг внутренний» - Комаровский!»   И он подробно объяснил мне причину такого своего восприятия Виктора Николаевича. Удивительно, но Куприянович за пару часов общения разглядел в Витюше то, чего я и в помине ещё не увидел  за два месяца совместной службы. «Лживый лицемер, двуликий Янус, рефлексирующий приспособленец  и комплексующий  нарцисс-неудачник» были, пожалуй, самыми безобидными его эпитетами в адрес Комаровского. «Ты представляешь? Он в разговоре со мной пять раз повторил фразу «как подсказывает мой военпредовский опыт»! Щенок! Какой у тебя может быть военпредовский опыт? Ты только титькой мамкиной умеешь пользоваться!!! Бойся его, Борис и ни в чём не доверяй никогда! Подсидит, заложит, сожрёт и не подавится. Он ведь дитя номенклатуры, а у них это норма!» Хоть мы тогда и выпили с Иваном Куприяновичем  немало, но я после этого его спича почти сразу протрезвел. Весёлая и лёгкая жизнь, похоже, для меня заканчивалась... Немного остановлюсь на «пресловутом квартирном вопросе». С первого дня Виктор Николаевич  проявлял просто  чудеса «эквилибристики» и почти ежедневно информировал меня о том какие у завода есть свободные квартиры в настоящий момент. Подавал он это как благое намерение - Начальник ведь  бесквартирный! О своём положении тоже  не забывал, отслеживая все однокомнатные варианты для «себя любимого». Вот только о Рюмине и Сизаренко (новый офицер тоже с двумя детьми) он как-то напрочь не заботился, объясняя это их молодостью, хотя нам с Сизаренко  было тогда по тридцать одному, а им с Рюминым  - тридцать три года. Однако, очень уж специфическое  у него  было  понимание  молодости, только  в угоду себе. Квартиры своим офицерам я «выбивал» всегда. Помня своего первого ШЕФа - Дмитрия Петровича Бармина (Царство Небесное), я перенял его подход к этому вопросу и всегда выкручивал руки заводу «по взрослому». Слышал, что преемник Бармина в Краматорске, после моего отъезда, вообще не занимался квартирами и отдал эту проблему на откуп самим офицерам. Те, бедолаги, вынуждены были просить, выбивать, вырывать и «выгрызать» жильё абсолютно самостоятельно. Это неправильный подход, поверьте, у Начальника Военной Приёмки есть (были?) очень весомые рычаги для решения пресловутого  «квартирного вопроса». Тут главное, чтобы «жильё»  у завода было. А рычаг всегда найдётся! За четыре года моего «начальствования» бесквартирные офицеры в Приёмке исчезли как класс. Как-то раз, «за рюмкой чая» с директором завода, мы с ним посчитали, что за два года у меня семь  офицеров получили квартиры (я, в том числе). Выяснили это и генеральный директор прифигел. Потом назвал меня редким «жучарой» и сказал, что такого не было за всю историю завода! Надо сказать что мои отношения с заводской верхушкой складывались очень хорошо, гендиректор был (и есть до сих пор) мой личный друг, да и с остальным «генералитетом» тоже были ровные, деловые, товарищеские отношения. 
Перед самым приездом комиссии завод выделил Приёмке две квартиры в новостройке. Одну, трёхкомнатную мне и двухкомнатную Рюмину (у него как и у меня было двое детей). Рюмин с женой, после пустыни Гоби (а может Такла-Макан?) и заводской общаги, были рады несказанно, но произошло следующее. Мне квартира была не «к спеху» (семья пока оставалась в Краматорске), да и мысль у меня появилась одна, очень уж авантюрная и интересная. После случая с фингалом Комаровского, я как-то расхотел селиться в заводском доме. Шуточно сказал об этом директору: «Александр Николаевич! Мне нельзя по режиму секретности жить в одном доме с заводчанами. Ведь тогда весь завод будет знать сколько и что я пью, да и с кем сплю!» 
Он посмеялся, снова обозвал редкостным «жучарой», но помог с помощью небольшой рокировки пробить получение квартиры в хорошем месте от горисполкома. Поэтому я уже ждал положительного решения своего вопроса, но и от завода  получил  ордер. Подумал хорошенько и решил, что отдам эту свою трёхкомнатную Рюмину, а его двухкомнатную «дожму» завод отдать Комаровскому. Не верил я тогда в его чёрную испорченность, какую обрисовал мне полковник Пригода, а может надеялся, что ДОБРО разбудит в нём ДОБРО? Квартиры они получили одновременно. Лишние метры Комаровского я, под честное слово, обещал в ближайшее время закрыть либо его женитьбой, либо пропиской к нему минских мамы, бабушки и даже деда, инвалида ВОВ. Слово я своё, «благодаря» Виктору Николаевичу, не сдержал, но об этом немного позже…

 

 

И снова «ВСЁ О НЁМ»…

    НА  ВСЯКОГО  МУДРЕЦА…
           (Продолжение)

 До приезда комиссии оставалось меньше  недели. Рюмин с Комаровским получили ключи от своих новых квартир и оказались соседями по лестничной площадке. Дом строители сдавали «поподъездно» и жильцы заселяли его по мере приёмки сданных участков ЖЭСом. Юрий Сергеевич, в лучших традициях,  пригласил офицеров посмотреть квартиру (просто посмотреть, под наркомовские сто грамм, а новоселье само собой  потом!), где его жена Ира, «настрогав» буквально  на подоконнике закуски, устроила нам приём по-кремлёвски, то бишь стоя. Рюмины были счастливы до слёз, такое быстрое получение квартиры они шутливо назвали - «с поезда», ну а уж я про себя от них услышал такое, что у меня аж затылок тогда забронзовел. Еле-еле упросил их не продолжать,  чтобы полностью не стать «командором-каменным гостем». Комаровский тоже показал свою квартиру, благо она была рядом, а насчёт «проставы»пообещал, что «как только-так сразу же», но после комиссии!      
Вечером, зайдя к нему в номер, увидел на его  прикроватной тумбочке толстенный медицинский справочник. Я ничего у него не спросил - мало ли? Человек очень бережёт здоровье! Он, кстати, и в столовой профилактория пересел от меня за другой стол, потому что там была щадяще-избирательная  диета, а у меня общий стол, за которым дают всё самое неполезное и вредное! Кроме того, в заводском профилактории он уже ходил на всевозможные процедуры с жуткими названиями - промывание и орошение кишечника, целевой гидромассаж (догадайтесь с трёх раз что он себе там массировал? Правильно, простату!) и ещё  ряд других, таких же подозрительных для моего обывательского уха. Короче, к здоровью Комаровский  относился очень бережно и очень  щепетильно. За пару дней до времени «Ч» (приезда нашего большого московского начальства) Виктор Николаевич зашёл ко мне в кабинет, длинный и костлявый как конь «Холстомер» в старости, и трагическим голосом сообщил о том что он тяжело заболел. При этом рассказал мне со всеми подробностями о симптомах своей болезни, вплоть до цвета его утреннего «стула». Я, конечно же, был застигнут врасплох. Особой надежды на его помощь по встрече комиссии я и раньше не питал, просто думал что лишние руки уже будут помощью, ну а Витюша филигранно и гроссмейстерски сделал мне «козью морду» и ушёл под защиту «красного креста». Обидно, бля, досадно, ну… ладно! Улыбается последний, мстительно подумал я, а Комаровский пошёл и лег в госпиталь.      
Вместе со всеми офицерами и служащими мы в очередной  раз всё проверили и повторили, при этом, освежили кумачовые лозунги с социалистическими обязательствами, забили холодильник минералкой, а сейф водкой (дефицитнейший  продукт в те суровые, безалкогольные времена) и были готовы к встрече комиссии полностью и во всеоружии. Хорошо что к концу восемьдесятого девятого года пик лигачёвского «сухого закона» уже прошёл и мы не работали «в эксперименте»,  то есть встречали их  не «насухую».  
Встречать проверяющих в аэропорт я, в три часа ночи, выдвинулся колонной - своим УАЗиком и арендованном у завода микроавтобусом «Нисса». Обе машинки были совершенно непрезентабильные, бедненькие, но... чисто вымытые. Да и не гнались тогда за понтами, ещё  работал лозунг- «Бедность не порок!»  Под утро из самолёта вывалилось шесть хмельных и невыспавшихся проверяющих, которые борьбу с коварными часовыми поясами начали сразу же после взлёта в Москве. Летели они шесть часов. По первым моим прикидкам день встречи уже выпадал из графика работы комиссии. Рука у Владимира Ивановича Сергеева, как и предполагалось, была заблаговременно забинтована-перевязана. А я, будучи неоднократно предупреждённым, свою ему и не тянул (никому не тянул!)), я просто стоял и больше слушал, опустив руки по швам. В УАЗе Сергеев провёл со мной беседу, так сказать, проверив меня на первичную «вшивость»  и, вроде бы, остался доволен результатами своего зондажа. Поселил  проверяющих  я тоже в заводском профилактории, причём абсолютно  бесплатно. Когда они узнали об этом, то их суровые и колючие глаза заметно потеплели. Правда, от них было высказано пожелание, что неплохо бы  организовать липовые квитанции, чтобы они в Москве получили больше суточных и квартирных, при возвращении. Я это их пожелание сразу же «намотал  на ус».
Условия проживания всем понравились. А когда Сергеев увидел в холле  разбитную медсестру в шлёпанцах на босу ногу, то глаза его вообще радостно заблестели. Крепкая, «на орехах кормленная»  медсестра, при этом ещё и заговорщицки ему улыбнулась…
Вопреки моим прогнозам, проверяющие взяли тайм аут до двенадцати дня и разбрелись спать, чтобы после обеда начать работу. Что-то мне подсказывало что экзекуции надо мной в этот раз не будет. 
Зная москвичей-начальников из своего Главного Заказывающего Управления, мне почему то верилось, что я обязательно найду, чем их по-хорошему задобрить. 
В культурную программу комиссии  входило - экскурсии на Красноярскую ГЭС, посещение дома музея писателя Виктора Астафьева в Овсянке, рыбалка на Красноярском море и бани, бани, бани. Если бы не поздняя осень, то я бы им ещё организовал путешествие по реке Мане на плотах, или сплав на байдарках, но было уже достаточно холодно. Командир местной бригады ПВО, с которым мы тоже уже задружили, предлагал покатать моих начальников на вертолёте, а при желании даже пострелять дичь на лету, из автоматов, но я категорически отказался. 
Во первых:
 - из любви к бедным животным, 
А во вторых:
  - из боязни того, что проверяющим  это так понравится, что их от меня потом «колом не выгонишь»!
Оставив членов комиссии досыпать в профилактории я помчался на завод чтобы ещё раз все проверить и сделать последние штрихи в готовности Приёмки к проверке. Благо судьба выделила ещё пару-тройку часов, но, ведь как известно, «перед смертью не надышишься»!  Я  снова  крутил  в  голове свой  план со всевозможными вводными. Сижу у себя в кабинете, думаю и анализирую. Вдруг звонит телефон и Комаровский, бодрым голосом хорошо выспавшегося и уже с аппетитом «откушавшего» завтрак человека, спрашивает: «Ну, как там у вас дела, Борис Евгеньевич! Что с комиссией?»
Лучше бы он не звонил. Носишься «как савраска», ничего не успевая,  а тут ещё сытый  Витюша  снизошёл до этого моего «обыденно-земного». Я не грубо, но в жёсткой  и доходчивой форме посоветовал ему продолжать спокойно лечиться дальше, при этом тщательно пережевывать пищу и не есть на ночь сырых помидоров. Комаровский на том конце провода тревожно насторожился  и промямлил что он обязательно отпросится у врачей и поможет мне. Я его почти не слушал, думая о своём.
Нужно отметить,что Виктор Николаевич при всей своей якобы «породистости» (это его глубокое убеждение!), продуманности и врожденной осторожности, был, всё-таки, примитивен как инфузория-туфелька. Я хоть и писал о его «гроссмейстерском» подходе в решении личных вопросов, но, скорее гроссмейстером он был по игре в «крестики–нолики». Говорю образно, имея в виду прозрачность и предсказуемость всех его ходов. Вообще мой крест по жизни - это «ловчилы»,  принимающие меня за лоха, потому что я из-за своей некоторой природной открытости и изначальной доброжелательности  часто попадаю на  жаждущих меня «сделать»  и меркантильно  «разработать».  Их ходы и потуги в процессе такой «разработки», я вижу почти  сразу, но терплю до последнего! 
А вдруг…я ошибаюсь!  Извините за нескромность, но это, к сожалению, суровая правда моей жизни.
Итак, Комаровский тревожно задумался. Видать ему очень не хотелось трещины в наших отношениях, потому что очень многого из намеченного «из под меня» он ещё не вытащил, не получил.
После абсолютно «сухого» обеда я привёз свежих и бодрых проверяющих в «штаб». Так обычно в Приёмках называют место где сидит ШЕФ с начальником АХЧ (она же секретарь-машинистка), экономистом и где обычно «болтается», гоняя  чаи, водитель.
Полковник Сергеев одобрительно осмотрел фигуру моей секретарши, попросил у неё нужное ему дело с документами (надо полагать, чтобы рассмотреть её ноги в момент поднятия  рук за папкой) и распорядился собрать личный состав. Комиссия начала работу. На общем совещании Владимир Иванович представил проверяющих и познакомился с офицерами  и служащими - гражданскими сотрудниками. До чего же он был убедителен во время этого «действа»! Чувствовалось, что такую процедуру он проводит минимум в тысячный раз, настолько всё у него было выверено и отшлифовано, точнее даже отхонинговано (операция более высокого, чем шлифовка, уровня обработки).  Мои многочисленные женщины Приёмки смотрели Сергееву буквально в рот, а он, явно красуясь собой, гипнотизировал их словами, взглядом и своими изысканными манерами! Нет, в «настоящих полковниках», определённо, что-то есть! До этого дня я наивно подозревал, что почти вся женская половина военного Представительства влюблена в меня, 
своего молодого начальника. Как же я был далёк от истины! Теперь, мне даже невооружённым взглядом было видно, что все они давно, анонимно и… безнадёжно влюблены во Владимира Ивановича.

Боря, как всё знакомо и неискоренимо с описываемых тобой советских времён!
В начале 2000-х, наше Управление было включено в план комплексных проверок Центра. А это от моб готовности ( с подъёма по неожиданной, в 06:00, тревоге) до формы прапорщика хозяйственного отделения.
Мой мудрый шеф, зная чем всё может кончится и что значит оценка «2» по результатам, настоял перед Киевом на включении меня в состав комплексной проверки Харьковского Управления. Дабы я воочию посмотрел и рассказал за что через два месяца нас будет «иметь» киевская инспекция.
А теперь с другой стороны "комплексной проверки", Боря.
«Девочки в шлёпанцах», Балаклейская ЦРБ ( да в РФ и у нас, такой близко нет – это целый город с суперсовременным мед. оборудованием и врачами мирового уровня!!!), где медсёстры в «лучших традициях». А вокруг в VIP-комнате, где с ними застолье, нет видеокамер.
И предложение «липовых квитанций» за проживание в частном отеле. Признаюсь, был дураком, согласился. Позарился на уговоры местного начальника. А через год встречная проверка из Киева и вскрылась моя дурь. Хорошо, что мой напарник-киевлянин подтвердил, что всё-таки и он и я, перед отъездом, в машине, при двух свидетелях рассчитались наличкой с местным начальником за недельное проживание на его «вотчине». Иначе… не хочу думать об этом. Порвали бы и вышвырнули без пенсии. У нас такое не прощается. И тогда ещё работали законы, а не понятия или договорняки. Теперь не знаю и знать не желаю.
А что такое бассейн при Змиевской ТЭС? Просто фантастика! Часть кислорода, который  всесте с газом из Шебелинского месторождения использовался для досжигания некачественного донбасского угля, шла на подпитку этого бассейна.  Плывёшь и не устаёшь, а  только силы прибавляются. Не зря там тренировалась Яна Клочкова, олимпийская чемпионка. Я, честно говоря, хреновый пловец, и то ощутил себя олимпийцем. И этот чудный  бассейн тоже входил в план принимающей нас инспектируемой стороны. Понятно, что не без шикарного застолья "после" для восстановления сил.

По  приезду из Харьковской  области шеф внимательно меня выслушал и говорит, мол надо всем нашим начальникам подразделений  неофициально, не оставляя документальных следов, довести : что надо подчистить, что припрятать, что показать как офигенный результат. Я ему: мол если собрать совещание и довести всё это устно, то  мало кто из них  воспримет сказанное как прямое указание. Будут либо дремать, либо что-то чёркать в тетради для проформы. Тем более, начальнику Управления,  не по чину давать такие указания, когда ( что не исключено) среди руководителей подразделений может оказаться «крыса», которая  немедленно «сольёт»  наверх неафишируемую технологию подготовки к комплексной проверке. Короче говоря, подготовил на 5-6 страницах перечень, называемых прямым текстом, вопросов: что из документов надо уничтожить, что переработать, что дополнить, что развернуть и т.п., как надо принимать и кого ( до этого выяснил у своей киевской агентуры – кто из инспекторов рыбак, кто коллекционер марок, кто нумизмат, а кто просто бухарик или падок на «медовую ловушку»). Риск был на «крысу».И тогда, моя подчинённая, девочка умная и проницательная, предложила вариант: « А давайте мы подготовим всем циркулярный документ с пометкой «Лично. Подлежит возврату», но в каждом из них сделаем 2-3 «ловушки». Например, в  документе, направляемом в  такой-то отдел во втором абзаце не поставим точку, а в такой—то отдел, в третьем абзаце вместо одного сделаем два пробела. А если в Киеве всплывёт какой-то из разосланных якобы ничем друг от друга не отличающихся «циркулярных»  документов, будем знать кто «крыса». Так и сделали.Последующие события показали, что ни одной «крысы» среди начальников подразделений не нашлось, а многие из ныне здравствующих до си пор  не подозревают как их элементарно проверили  «на вшивость».

В результате всего этого потребного и непотребного, мы узнали как надо обеспечивать комплексную проверку, за что будут драть и на что не будут обращать особого внимания. И, впервые в современной истории, через два месяца первыми в Украине по её итогам  получили оценку "4".

Эх, мне бы нынешнему тогда да в Красноярск!


 

Ой, Серёж! Бывал я в тех сказочных местах (в Змиёве), когда учился в Харькове. Со мной учились два офицера с Чёрной (Главный штаб ПВО СССР). Они кого-то знали с ремонтного Змиёвского ПВОшного завода, кто-то их знал и подчинялся по службе. В общем, мы туда ездили почти каждые выходные в заводской профилакторий отдыхать. Рыбалка, уха, спирт, «проникающий в аорту», доверчивые и трепетные официантки в  столовой дома отдыха - что ещё нужно «боевому» офицеру-слушателю Академии, чтобы отдохнуть от ежедневных сражений на академических фронтах? 
Ты так красочно и со знанием описал работу комиссии на проверке, сразу видно, что «в теме»!
Жаль, что не пересекались, когда служили вместе в Сибири! Я в Чите бывал на танковоремонтном заводе. Очень замечательно сотрудничали! Эх, «жизнь моя, иль ты приснилась мне»?
Продолжу про Красноярск…

        НА  ВСЯКОГО  МУДРЕЦА
               (Продолжение)

Режим работы для проверки  работы моей военной  приёмки комиссия  выбрала  следующий:
- Интенсивная работа и все проверки  до обеда, а потом культурная программа с осмотром достопримечательностей города и его окрестностей. 
В первый день работу запланировали  «до темнадцати», а потом баня, банкет и…«половецкие пляски нанайских мальчиков».  Сергеев, как бы невзначай, попросил  меня, чтобы я пригласил на ужин Аллу Максимовну (мою секретаршу), но я, всегда  свято соблюдавший  принцип  «не… «пытай» где живёшь и не живи  где… «пытаешь», напрочь отверг  его приказ-задание, ответив, что  муж секретарши - Иван Ярыгин, знаменитый  на весь мир красноярский борец вольного  стиля. Он тут же снял свой вопрос с повестки дня банкета. Владимиру  Ивановичу тогда было слегка за пятьдесят. Его детство и половое созревание, скорее всего, пришлось на начало пятидесятых, когда в стране безуспешно  пытались восполнить двадцать семь миллионов погибших, которые полегли в войне от Сталинграда до Берлина. 
Сергеев, со всей ответственностью, исполнял этот свой мужской долг перед  страной, а потом,  повзрослев и слегка  состарившись, так и остался на переднем крае решения этого важнейшего вопроса деторождаемости. Хотя, что  касается самого  Владимира Ивановича, то правильней было бы сказать - его «предохраняемой  иммитации воспроизводства детей». Это про него, наверное, была в свое время такая присказка слоган - «офицер ПВО… «запытает» хоть кого!». Как это всё сочеталось в нём на фоне его панической верминофобии (боязни заражения какой-нибудь болезнью) - ума не приложу?
Проверяющие до вечера оставались бодрыми и свежими как молодые огурчики. Наверное, сказывались их опыт и закалка, в сочетании с пятичасовой разницей по времени с Москвой. Ведь когда в Красноярске было десять, и я после бессонной предыдущей ночи насилу разжимал слипающиеся глаза, то они себя чувствовали «всего» на московских пять вечера, а значит для них всё  только начиналось. Посетив баню, мы все собрались на поздний  ужин-банкет  в  столовой  профилактория. На нём присутствовали  и генеральный директор, и главный инженер завода. Комиссии было приятно такое внимание и  я,  наверное,  получил свои первые «висты» (пока негласные) за проверку. Кулинарных изысков на столе не было, обычная еда, разве что сервировано как для гостей, и черемши (дикого чеснока) с водкой выставили «немеряно», якобы  для профилактики гриппа и парадонтоза!  Хотя по количеству водки на столе казалось что вокруг идёт глубокая вакцинация цинги! Спать разошлись глубоко за полночь усталые, но очень довольные. Мои московские гости перебратались с заводским «генералитетом»  всерьёз и навсегда. Пока, слава Богу,  всё  шло по моему  плану.
Утром я, скорее всего, выглядел и чувствовал себя хуже чем проверяющие. Те, как кроты-счетоводы  из мультфильма «Дюймовочка», бодро и дружно набросились на проверку, почти ничем не отвлекаясь. Даже перекуры у них были строго по времени - через полтора часа непрерывной работы. Мы с Владимиром Ивановичем работали  в моём кабинете. Он в кресле за столом, а я скромно на стульчике, с краю. Сергеев  ненапряжённо  меня что-нибудь спрашивал, внимательно выслушивал  ответ  и вежливо поправлял-подсказывал, если я «заплывал».  К обеду  позвонил из госпиталя Виктор Николаевич. Сославшись на невозможность разговора, я положил трубку, а Комаровский, усмотрев  в этом дурной для себя знак, тут же опять перезвонил. Он скороговоркой  сказал  мне, что уже почти (?) договорился  с главврачом, чтобы его отпустили помочь мне. Я «в автомате» ответил  что-то  одобрительное, потом опять сослался на занятость, положив трубку. Сергеев, слышавший наш разговор и обо всём догадывающийся, ухмыльнулся и изрек: «Вот ведь молодец какой! Все себе опять в актив запишет!  Как он, превозмогая  боль и болезнь, поспешил на помощь начальнику!»
Я его слова никак не прокомментировал, а Владимир Иванович, после небольшой паузы, рассказал мне историю «как поссорились Александр Иванович с Виктором Николаевичем».
Оказывается личность Комаровского в нашем Управлении давно уже  известна как «более чем одиозная».  Бесконечные скандалы, связанные с жалобами на него сослуживцев и заводчан, постоянное «телефонное право» из самых  неожиданных  верхних  структур, вплоть  до (почему то?) ВЦСПС, сподвигли  его бывшего  начальника, мудрого Александра Ивановича Дейча  избавиться от Комаровского радикальным  методом «возгонки». То есть услать его куда-нибудь подальше на повышение. А так как никуда услать его было невозможно (везде были  опытные и «насквозь прожжёные» начальники, на пушечный выстрел не подпускающие таких как Витюша), то объектом был выбран я, под предлогом-«заодно и заматереет-поднатореет»!
Мне  конечно  слышать  это  было  немного обидно,  но, как там у великого Мао Цзэ Дуна? «Чтобы научиться плавать - нужно плавать!» Ничего, выплывем!  Или, как говорил мой отец, после назначения  маршала Гречко Министром Обороны СССР: «Пережевали «кукурузу» (Хрущёва) - пережуём и «Гречку»
  Недостатков в работе Приёмки, уже за первый и второй день, проверяющие «нарыли» - на всю оставшуюся жизнь! Сергеев, посмотрев результаты, улыбнулся и приказал: «Ну и хватит на сегодня, пока! Поехали смотреть ГЭС!»
Экскурсия на Красноярскую  ГЭС их сильно впечатлила. Машинный зал с гигантскими турбинами, везде стерильная чистота операционной палаты, падающая  с шестидесятиметровой  плотины  вода. Ещё больше их впечатлил ГХК (горно химический комбинат) куда я отвёз их после плотины. Предприятие более чем режимное, но нас пустили посмотреть, как говорится, с «высоты птичьего полета», благодаря  «тамошнему» военпреду. Мы были «шапочно» знакомы и я накануне позвонил и заказал ему пропуск на всех нас. Комбинат был построен ведомством Лаврентия Павловича  на «костях» зэков в  пик холодной войны.  Его  вырубили в скалах на глубине около трёхсот метров, чтобы защитить один из первенцев атомной промышленности СССР от бомбардировок супостата. Когда москвичи это увидели, то один из них торжественно, с дрожью в голосе, пафосно сказал: «Да, уж бля…! Пусть теперь «дерьмократы» попробуют построить что–нибудь подобное!» Я при этом  подумал, что это ведь звучит как издёвка! Построить подобное-значит опять на «костях и крови»? А что, по-другому, нельзя  никак?
Возвращались вечером в Красноярск заметно посветлев лицами и гордые за матушку Россию!  Мол, знай  наших!
Вечером снова (опять?) состоялся товарищеский ужин с заводским «директоратом». За столом, непонятно откуда появившись, сидело несколько женщин, пока ещё очень детородного возраста. В одной из них я с трудом узнал ту самую разбитную,«толстомясую»  медсестру, которая заговорщицки  улыбалась  Сергееву при заселении. Она  была с вечерним макияжем, причёской и казалось, что от неё пахнет  колдовством и загадкой, так она была хороша, чертовка! Воистину,  внимание мужчин творит с женщинами чудеса! Зубы только у неё  были сплошь жёлтого металла, даже зайчики солнечные брызгали по стенам, когда она улыбалась! Но это чисто сибирское - вода там очень плохая, фтора не хватает. Вот и портятся  зубы у местных аборигенов!
Владимир Иванович сидел  рядом с этой золотозубой  «валькирией  Брунгильдой», ухаживал за ней и временами шептал что-то на ушко. Она плотоядно  улыбалась, но, скромно потупив, при этом, взгляд. Невольно вспомнилась песня «Подмосковные вечера» - «Что ж ты милая смотришь искоса? Низко голову наклонив!»
Участь медсестры была решена, но она этому  особо и не сопротивлялась. Другие дамы тоже медленно, но уверено продвигались к «познанию тайны». В конце банкета Сергеев тихонько попросил дать ему ключи от моего номера, в котором я жил один. Быстренько перешёл в его с замом  двухместный номер, и нас там таких оказалось четверо. Весело комментируя, составили кровати и легли спать поперёк, никто при этом не обижался, ведь недаром говорят - «в тесноте, да не в обиде!». Зато целых три добрых женщины получили в ту ночь то, чего им хотелось, наверное, даже больше чем хлеба!  Правда, утром оказалось, что женщин таких было четыре, потому, что ночью к нам «прибился» ещё один переселенец-проверяющий.  Я просто очень крепко спал и не слышал когда он пришёл уплотняться…                
  Комаровский появился в приёмке за два дня до отъезда комиссии. Торжественно сунул мне выписной эпикриз из госпиталя с выводами -«рекомендована диета и щадящий режим работы» и что-то ещё  в таком же «больничном-санитарном» духе. Добывание нужных справок, можно сказать, было хобби Комаровского и по этой части равных Витюше не было. Нужную справку Виктор Николаевич  выбивал, выдавливал, вымучивал, доводя  человека до состояния «гроги» (потеря сознания от нокаута). Один раз я был свидетелем такого реалити шоу в военкомате. Комаровский попросил у начальника финансового отдела какую-то справку неустановленного образца. Финансист, поначалу  нетактично, ему отказал и даже слегка нахамил-накричал. Недооценил он изначально своего оппонента, ведь Комаровский был чёрным гением внушения, гипноза и даже  парапсихологии.
 У него существовала целая система «нудного говорения», при которой его партнёр просто терял  разум,  размягчался  и  ртутью стекал  под стол. Вот и в тот раз, на двадцатое, методично-нудное и разнотоновое бормотание Виктора Николаевича с просьбой выдать ему именно такую справку, начальник потускнел, обвис на стуле и уже ничего не говорил. Он вообще стал похож на муху, высосанную пауком Комаровским. Сил у него уже не было никаких, потому что даже шлепок печати на нужную справку ему помог сделать сам Виктор Николаевич.
Думаю, что с НачМедом госпиталя Витюша поступил примерно так же. Что-то я даже потом, по-моему, слышал о длительном и тяжёлом запое главврача госпиталя!?
Режим проверки комиссией уже был, что называется, на излёте. Акт написан и выставлена оценка. Первоначально Сергеев даже поставил мне четыре, но я сам упросил его поставить тройку, чтобы через два года, при очередной  проверке, лучше был виден прогресс в нашей работе. И вот тут на фоне этого всеобщего благодушия и консенсуса появляется Виктор Николаевич и начинает клеймить непорядки на заводе и в Приёмке. Мне он заговорщицки шепчет, при этом, что «так надо», а Сергееву, что  уже неоднократно  сигнализировал  об этом начальнику. Возникает немая сцена  с немой же паузой. Хорошее впечатление смазано и наше  гостеприимство стало казаться проверяющим несколько  двусмысленным. На прощальный ужин мне было категорически приказано Комаровского не звать, а то он из композиторов, и хрен его знает что в голове у этого…Чайковского? Я ещё  тогда  переспросил почему из композиторов и узнал, что так на жаргоне в нашей московской Управе называют тех, кто часто пишет ОПЕРУ (оперуполномоченному).
Проверка уехала и снова наступила рутина повседневной работы…