- Сообщений: 2323
- Спасибо получено: 1834
Великая Отечественная война: июньская катастрофа глазами...
- Maikl
- Автор темы
- Не в сети
- ДВВАИУ`шникЪ
Взад
Больше
22 фев 2017 19:22 - 22 фев 2017 19:44 #53161
от Maikl
Maikl ответил в теме Великая Отечественная война: июньская катастрофа глазами...
20-21 июня 1941 года
Микоян А.И. - Член Политбюро, Заместитель главы правительства СССР
За два дня до начала нападения немцев (я тогда как зам-пред СНК ведал и морским флотом) часов в 7-8 вечера мне звонит начальник Рижского порта Лайвиньш: "Товарищ Микоян, здесь стоит около 25 немецких судов: одни под загрузкой, другие под разгрузкой. Нам стало известно, что они готовятся завтра, 21 июня, все покинуть порт, несмотря на то, что не будет закончена ни разгрузка, ни погрузка. Прошу указаний, как быть: задержать суда или выпустить?" Я сказал, что прошу подождать, нужно посоветоваться по этому вопросу. Сразу же пошел к Сталину, там были и другие члены Политбюро, рассказал о звонке начальника Рижского порта, предложив задержать немецкие суда. Сталин рассердился на меня, сказав: "Это будет провокация. Этого делать нельзя. Надо дать указание не препятствовать, пусть суда уходят". Я по ВЧ дал соответствующее указание начальнику Рижского порта.
В субботу 21 июня 1941 г., вечером, мы, члены Политбюро, были у Сталина на квартире. Обменивались мнениями. Обстановка была напряженной. Сталин по-прежнему уверял, что Гитлер не начнет войны.
Неожиданно туда приехали Тимошенко, Жуков и Ватутин. Они сообщили о том, что только что получены сведения от перебежчика, что 22 июня в 4 часа утра немецкие войска перейдут нашу границу. Сталин и на этот раз усомнился в ин-формации, сказав: "А не перебросили ли перебежчика специально, чтобы спрово-цировать нас?"
Поскольку все мы были крайне встревожены и требовали принять неотложные меры, Сталин согласился "на всякий случай" дать директиву в войска о приведении их в боевую готовность. Но при этом было дано указание, что, когда немецкие самолеты будут пролетать над нашей территорией, по ним не стрелять, чтобы не спровоцировать нападение.
militera.lib.ru/memo/russian/mikoyan/04.html
Хрущев Н.С. - Член Политбюро, 1-й Секретарь ЦК КП(б) Украины
Перед самой Великой Отечественной войной, за 3-4 дня до ее начала, я
находился в Москве и задержался там, буквально томился, но ничего не мог
поделать. Сталин все время предлагал мне: "Да останьтесь еще, что вы
рветесь? Побудьте здесь". Но я не видел смысла в пребывании в Москве: ничего
нового я от Сталина уже не слышал. А потом опять обеды и ужины питейные...
Я видел, что делать мне в Москве нечего, а Сталин меня не отпускает
потому, что боится одиночества, хочет, чтобы вокруг него было как можно
больше людей.
Наконец, в пятницу 20 июня я обратился к нему: "Товарищ Сталин, мне
надо ехать. Война вот-вот начнется и может застать меня в Москве или в
пути". Я обращаю внимание "в пути", а ехать-то из Москвы в Киев одну ночь.
Он говорит: "Да, да, верно. Езжайте". Я сейчас же воспользовался согласием
Сталина и выехал в Киев. Я выехал в пятницу и в субботу уже был в Киеве. Это
говорит о том, что Сталин понимал, что война вот-вот начнется. Поэтому он
согласился, чтобы я уехал и был бы на месте, в Киеве в момент начала войны.
Какие же могут быть рассуждения о внезапном нападении? Для кого и во имя
чего сейчас создана и укрепляется эта версия? Это нужно только, чтобы
оправдать себя. Эти авторы сами несут ответственность.
lib.ru/MEMUARY/HRUSHEW/wospominaniya1.txt
Жуков Г.К. - Начальник Генерального штаба
Вечером 21 июня мне позвонил начальник штаба Киевского военного округа генерал-лейтенант М. А. Пуркаев и доложил, что к пограничникам явился пере-бежчик — немецкий фельдфебель, утверждающий, что немецкие войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнется утром 22 июня.
Я тотчас же доложил наркому и И. В. Сталину то, что передал М. А. Пуркаев.
— Приезжайте с наркомом минут через 45 в Кремль, — сказал И. В. Сталин.
Захватив с собой проект директивы войскам, вместе с наркомом и генерал-лейтенантом Н. Ф. Ватутиным мы поехали в Кремль. По дороге договорились во что бы то ни стало добиться решения о приведении войск в боевую готовность.
И. В. Сталин встретил нас один. Он был явно озабочен.
— А не подбросили ли немецкие генералы этого перебежчика, чтобы спро-воцировать конфликт? — спросил он.
— Нет, — ответил С. К. Тимошенко. — Считаем, что перебежчик говорит правду.
Тем временем в кабинет И. В. Сталина вошли члены Политбюро. Сталин ко-ротко проинформировал их.
— Что будем делать? — спросил И. В. Сталин.
Ответа не последовало.
— Надо немедленно дать директиву войскам о приведении всех войск при-граничных округов в полную боевую готовность, — сказал нарком.
— Читайте! — сказал И. В. Сталин.
Я прочитал проект директивы. И. В. Сталин заметил:
— Такую директиву сейчас давать преждевременно, может быть, вопрос еще уладится мирным путем. Надо дать короткую директиву, в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений.
Не теряя времени, мы с Н. Ф. Ватутиным вышли в другую комнату и быстро составили проект директивы наркома.
Вернувшись в кабинет, попросили разрешения доложить.
И. В. Сталин, прослушав проект директивы и сам еще раз его прочитав, внес некоторые поправки и передал наркому для подписи.
Ввиду особой важности привожу эту директиву полностью:
«Военным советам ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО.
Копия: Народному комиссару Военно-Морского Флота.
1. В течение 22-23.6.41 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибО-ВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Нападение может начаться с провокационных действий.
2. Задача наших войск — не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников.
3. Приказываю:
а) в течение ночи на 22.6.41 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;
б) перед рассветом 22.6.41 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать;
в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточенно и замаскированно;
г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;
д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.
Тимошенко. Жуков.
21.6.41г.».
С этой директивой Н. Ф. Ватутин немедленно выехал в Генеральный штаб, чтобы тотчас же передать ее в округа. Передача в округа была закончена в 00.30 минут 22 июня 1941 года. Копия директивы была передана наркому Военно-Морского Флота.
militera.lib.ru/memo/russian/zhukov1/index.html
Я не понял пункт Директивы по авиации.
Как можно "перед рассветом" рассредоточить по полевым аэродромам ВСЮ авиацию? Перелетать ночью? Кто-то из специалистов может пояснить?
Мерецков К.А. - представитель Главного командования в Ленинградском военном округе
Вероятно, миллионы советских людей еще помнят, как провели они вечер перед незабываемым воскресеньем 22 июня 1941 года. Не забыл этого вечера и я.
Меня вызвал к себе мой непосредственный начальник, нарком обороны, находившийся последние дни в особенно напряженном состоянии. И хотя мне понятна была причина его нервного состояния, хотя я своими глазами видел, что делается на западной границе, слова наркома непривычно резко и тревожно вошли в мое сознание. С. К. Тимошенко сказал тогда:
— Возможно, завтра начнется война! Вам надо быть в качестве представителя Главного командования в Ленинградском военном округе. Его войска вы хорошо знаете и сможете при необходимости помочь руководству округа. Главное — не поддаваться на провокации.
— Каковы мои полномочия в случае вооруженного нападения? — спросил я.
— Выдержка прежде всего. Суметь отличить реальное нападение от местных инцидентов и не дать им перерасти в войну. Но будьте в боевой готовности. В случае нападения сами знаете, что делать.
militera.lib.ru/memo/russian/meretskov/index.html
Тюленев И.В. - командующий войсками Московского военного округа
]В полдень (21 июня) мне позвонил из Кремля Поскребышев:
— С вами будет говорить товарищ Сталин...
В трубке я услышал глуховатый голос:
— Товарищ Тюленев, как обстоит дело с противовоздушной обороной Москвы?
Я коротко доложил главе правительства о мерах противовоздушной обороны, принятых на сегодня, 21 июня. В ответ услышал:
— Учтите, положение неспокойное, и вам следует довести боевую готовность войск противовоздушной обороны Москвы до семидесяти пяти процентов.
В результате этого короткого разговора у меня сложилось впечатление, что Сталин получил новые тревожные сведения о планах гитлеровской Германии.
Я тут же отдал соответствующие распоряжения своему помощнику по ПВО генерал-майору М. С. Громадину.
Вечером был у Наркома обороны Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко и начальника Генерального штаба генерала армии Г. К. Жукова. От них узнал о новых тревожных симптомах надвигающейся войны. Настораживала и подозрительная возня в немецком посольстве: сотрудники всех рангов поспешно уезжа-ли на машинах за город.
Позднее снова зашел к Жукову.
— По донесениям штабов округов, — сказал он, — как будто все спокойно. Тем не менее я предупредил командующих о возможном нападении со стороны фашистской Германии. Эти предположения подтверждаются данными нашей разведки.
Я поинтересовался, каково сейчас соотношение сил — наших и германских.
— У немцев, насколько мне известно, нет общего превосходства, — коротко ответил Жуков.
Итак, реальная опасность войны возникла совершенно отчетливо.
militera.lib.ru/memo/russian/tulenev_iv/index.html
Очень интересный момент, на который все обращают внимание. В полдень 21 июня Сталин звонит Тюленеву, командующему Московским военным округом, и дает указание по ПВО Москвы.
ПВО Ленинграда, Киева, Минска... Сталина не тревожит?
Микоян А.И. - Член Политбюро, Заместитель главы правительства СССР
За два дня до начала нападения немцев (я тогда как зам-пред СНК ведал и морским флотом) часов в 7-8 вечера мне звонит начальник Рижского порта Лайвиньш: "Товарищ Микоян, здесь стоит около 25 немецких судов: одни под загрузкой, другие под разгрузкой. Нам стало известно, что они готовятся завтра, 21 июня, все покинуть порт, несмотря на то, что не будет закончена ни разгрузка, ни погрузка. Прошу указаний, как быть: задержать суда или выпустить?" Я сказал, что прошу подождать, нужно посоветоваться по этому вопросу. Сразу же пошел к Сталину, там были и другие члены Политбюро, рассказал о звонке начальника Рижского порта, предложив задержать немецкие суда. Сталин рассердился на меня, сказав: "Это будет провокация. Этого делать нельзя. Надо дать указание не препятствовать, пусть суда уходят". Я по ВЧ дал соответствующее указание начальнику Рижского порта.
В субботу 21 июня 1941 г., вечером, мы, члены Политбюро, были у Сталина на квартире. Обменивались мнениями. Обстановка была напряженной. Сталин по-прежнему уверял, что Гитлер не начнет войны.
Неожиданно туда приехали Тимошенко, Жуков и Ватутин. Они сообщили о том, что только что получены сведения от перебежчика, что 22 июня в 4 часа утра немецкие войска перейдут нашу границу. Сталин и на этот раз усомнился в ин-формации, сказав: "А не перебросили ли перебежчика специально, чтобы спрово-цировать нас?"
Поскольку все мы были крайне встревожены и требовали принять неотложные меры, Сталин согласился "на всякий случай" дать директиву в войска о приведении их в боевую готовность. Но при этом было дано указание, что, когда немецкие самолеты будут пролетать над нашей территорией, по ним не стрелять, чтобы не спровоцировать нападение.
militera.lib.ru/memo/russian/mikoyan/04.html
Хрущев Н.С. - Член Политбюро, 1-й Секретарь ЦК КП(б) Украины
Перед самой Великой Отечественной войной, за 3-4 дня до ее начала, я
находился в Москве и задержался там, буквально томился, но ничего не мог
поделать. Сталин все время предлагал мне: "Да останьтесь еще, что вы
рветесь? Побудьте здесь". Но я не видел смысла в пребывании в Москве: ничего
нового я от Сталина уже не слышал. А потом опять обеды и ужины питейные...
Я видел, что делать мне в Москве нечего, а Сталин меня не отпускает
потому, что боится одиночества, хочет, чтобы вокруг него было как можно
больше людей.
Наконец, в пятницу 20 июня я обратился к нему: "Товарищ Сталин, мне
надо ехать. Война вот-вот начнется и может застать меня в Москве или в
пути". Я обращаю внимание "в пути", а ехать-то из Москвы в Киев одну ночь.
Он говорит: "Да, да, верно. Езжайте". Я сейчас же воспользовался согласием
Сталина и выехал в Киев. Я выехал в пятницу и в субботу уже был в Киеве. Это
говорит о том, что Сталин понимал, что война вот-вот начнется. Поэтому он
согласился, чтобы я уехал и был бы на месте, в Киеве в момент начала войны.
Какие же могут быть рассуждения о внезапном нападении? Для кого и во имя
чего сейчас создана и укрепляется эта версия? Это нужно только, чтобы
оправдать себя. Эти авторы сами несут ответственность.
ВНИМАНИЕ: Спойлер!
Обстановка у нас была очень нервная, предвоенная. Стояло жаркое лето;
парило, как парит перед грозой. Приехал я в Киев утром, как всегда. Сразу же
пошел в ЦК КП (б) У, проинформировал работников о положении дел и вечером
ушел домой. Вдруг мне в 10 или 11 часов вечера позвонили из штаба КОВО,
чтобы я приехал в ЦК, так как есть документ, полученный из Москвы. В
сопроводительной к нему сказано, чтобы с этим документом был ознакомлен
секретарь ЦК КП (б) У Хрущев. Приехал я опять в ЦК. Туда же пришел не помню
точно кто: или начальник штаба КОВО Пуркаев, или его заместитель. Мне
кажется, что Пуркаев был в то время в Киеве, потому что командующий войсками
несколькими днями раньше выехал на командный пункт под Тернополем. Там
начали строить командный пункт, и, хотя он был не закончен, пришлось
выехать, потому что чувствовалось, что война вот-вот разразится. Там же
находились оперативный отдел штаба, начальник оперотдела Баграмян и
командующий войсками Кирпонос. Пуркаев (или его заместитель) прочитал
документ. В нем говорилось о том, что надо ожидать начала войны буквально
днями, а может быть, и часами. Сейчас точно не помню содержания этого
документа, помню только одно - тревожность его содержания и предупреждение.
Тогда считалось: все, что нужно сделать, чтобы подготовить войска, уже
сделано. Вплоть до того, что командующий выехал с оперативным отделом на
командный пункт. Следовательно, мы к войне готовы. Потом позвонили с
командного пункта из Тернополя и сообщили, что на нашем направлении
перебежал немецкий солдат. Он заявил, что он был коммунистом, да и сейчас
считает себя коммунистом; что он антифашист; что он против военной авантюры,
которая затевается Гитлером, и предупредил, что завтра в три часа утра
начнется наступление немецких войск. Это совпадало со сведениями, которые
только что были сообщены нам из Москвы в упомянутом документе. Я не помню
только, назывался ли в нем день и час. Видимо, назывался. Одним словом, это
была для нас уже не новость, а более реальное, конкретное ее подтверждение.
Солдат перебежал с переднего края. Его допрашивали, и все называвшиеся
им признаки, на которых он основывался, когда говорил, что завтра в три часа
начнется наступление, описывались логично и заслуживали доверия. Во-первых,
почему именно завтра? Солдат сказал, что они получили трехдневный сухой
паек. А почему именно в три часа? Потому что немцы всегда избирали в таких
случаях ранний час. Не помню, говорил ли он, что было сказано солдатам
именно о трех часах утра или они узнали это по "солдатскому радио", которое
всегда очень точно определяло начало наступления. Что нам оставалось делать?
Командующий был в Тернополе, штаб тоже находился там. Войска были на
месте, готовые встретить врага. Из этого мы и исходили. Я не возвращался
домой и остался в ЦК ожидать упомянутого часа.
парило, как парит перед грозой. Приехал я в Киев утром, как всегда. Сразу же
пошел в ЦК КП (б) У, проинформировал работников о положении дел и вечером
ушел домой. Вдруг мне в 10 или 11 часов вечера позвонили из штаба КОВО,
чтобы я приехал в ЦК, так как есть документ, полученный из Москвы. В
сопроводительной к нему сказано, чтобы с этим документом был ознакомлен
секретарь ЦК КП (б) У Хрущев. Приехал я опять в ЦК. Туда же пришел не помню
точно кто: или начальник штаба КОВО Пуркаев, или его заместитель. Мне
кажется, что Пуркаев был в то время в Киеве, потому что командующий войсками
несколькими днями раньше выехал на командный пункт под Тернополем. Там
начали строить командный пункт, и, хотя он был не закончен, пришлось
выехать, потому что чувствовалось, что война вот-вот разразится. Там же
находились оперативный отдел штаба, начальник оперотдела Баграмян и
командующий войсками Кирпонос. Пуркаев (или его заместитель) прочитал
документ. В нем говорилось о том, что надо ожидать начала войны буквально
днями, а может быть, и часами. Сейчас точно не помню содержания этого
документа, помню только одно - тревожность его содержания и предупреждение.
Тогда считалось: все, что нужно сделать, чтобы подготовить войска, уже
сделано. Вплоть до того, что командующий выехал с оперативным отделом на
командный пункт. Следовательно, мы к войне готовы. Потом позвонили с
командного пункта из Тернополя и сообщили, что на нашем направлении
перебежал немецкий солдат. Он заявил, что он был коммунистом, да и сейчас
считает себя коммунистом; что он антифашист; что он против военной авантюры,
которая затевается Гитлером, и предупредил, что завтра в три часа утра
начнется наступление немецких войск. Это совпадало со сведениями, которые
только что были сообщены нам из Москвы в упомянутом документе. Я не помню
только, назывался ли в нем день и час. Видимо, назывался. Одним словом, это
была для нас уже не новость, а более реальное, конкретное ее подтверждение.
Солдат перебежал с переднего края. Его допрашивали, и все называвшиеся
им признаки, на которых он основывался, когда говорил, что завтра в три часа
начнется наступление, описывались логично и заслуживали доверия. Во-первых,
почему именно завтра? Солдат сказал, что они получили трехдневный сухой
паек. А почему именно в три часа? Потому что немцы всегда избирали в таких
случаях ранний час. Не помню, говорил ли он, что было сказано солдатам
именно о трех часах утра или они узнали это по "солдатскому радио", которое
всегда очень точно определяло начало наступления. Что нам оставалось делать?
Командующий был в Тернополе, штаб тоже находился там. Войска были на
месте, готовые встретить врага. Из этого мы и исходили. Я не возвращался
домой и остался в ЦК ожидать упомянутого часа.
lib.ru/MEMUARY/HRUSHEW/wospominaniya1.txt
Жуков Г.К. - Начальник Генерального штаба
Вечером 21 июня мне позвонил начальник штаба Киевского военного округа генерал-лейтенант М. А. Пуркаев и доложил, что к пограничникам явился пере-бежчик — немецкий фельдфебель, утверждающий, что немецкие войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнется утром 22 июня.
Я тотчас же доложил наркому и И. В. Сталину то, что передал М. А. Пуркаев.
— Приезжайте с наркомом минут через 45 в Кремль, — сказал И. В. Сталин.
Захватив с собой проект директивы войскам, вместе с наркомом и генерал-лейтенантом Н. Ф. Ватутиным мы поехали в Кремль. По дороге договорились во что бы то ни стало добиться решения о приведении войск в боевую готовность.
И. В. Сталин встретил нас один. Он был явно озабочен.
— А не подбросили ли немецкие генералы этого перебежчика, чтобы спро-воцировать конфликт? — спросил он.
— Нет, — ответил С. К. Тимошенко. — Считаем, что перебежчик говорит правду.
Тем временем в кабинет И. В. Сталина вошли члены Политбюро. Сталин ко-ротко проинформировал их.
— Что будем делать? — спросил И. В. Сталин.
Ответа не последовало.
— Надо немедленно дать директиву войскам о приведении всех войск при-граничных округов в полную боевую готовность, — сказал нарком.
— Читайте! — сказал И. В. Сталин.
Я прочитал проект директивы. И. В. Сталин заметил:
— Такую директиву сейчас давать преждевременно, может быть, вопрос еще уладится мирным путем. Надо дать короткую директиву, в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений.
Не теряя времени, мы с Н. Ф. Ватутиным вышли в другую комнату и быстро составили проект директивы наркома.
Вернувшись в кабинет, попросили разрешения доложить.
И. В. Сталин, прослушав проект директивы и сам еще раз его прочитав, внес некоторые поправки и передал наркому для подписи.
Ввиду особой важности привожу эту директиву полностью:
«Военным советам ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО.
Копия: Народному комиссару Военно-Морского Флота.
1. В течение 22-23.6.41 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибО-ВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Нападение может начаться с провокационных действий.
2. Задача наших войск — не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников.
3. Приказываю:
а) в течение ночи на 22.6.41 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;
б) перед рассветом 22.6.41 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать;
в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточенно и замаскированно;
г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;
д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.
Тимошенко. Жуков.
21.6.41г.».
С этой директивой Н. Ф. Ватутин немедленно выехал в Генеральный штаб, чтобы тотчас же передать ее в округа. Передача в округа была закончена в 00.30 минут 22 июня 1941 года. Копия директивы была передана наркому Военно-Морского Флота.
militera.lib.ru/memo/russian/zhukov1/index.html
Я не понял пункт Директивы по авиации.
перед рассветом 22.6.41 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать;
Как можно "перед рассветом" рассредоточить по полевым аэродромам ВСЮ авиацию? Перелетать ночью? Кто-то из специалистов может пояснить?
Мерецков К.А. - представитель Главного командования в Ленинградском военном округе
Вероятно, миллионы советских людей еще помнят, как провели они вечер перед незабываемым воскресеньем 22 июня 1941 года. Не забыл этого вечера и я.
Меня вызвал к себе мой непосредственный начальник, нарком обороны, находившийся последние дни в особенно напряженном состоянии. И хотя мне понятна была причина его нервного состояния, хотя я своими глазами видел, что делается на западной границе, слова наркома непривычно резко и тревожно вошли в мое сознание. С. К. Тимошенко сказал тогда:
— Возможно, завтра начнется война! Вам надо быть в качестве представителя Главного командования в Ленинградском военном округе. Его войска вы хорошо знаете и сможете при необходимости помочь руководству округа. Главное — не поддаваться на провокации.
— Каковы мои полномочия в случае вооруженного нападения? — спросил я.
— Выдержка прежде всего. Суметь отличить реальное нападение от местных инцидентов и не дать им перерасти в войну. Но будьте в боевой готовности. В случае нападения сами знаете, что делать.
militera.lib.ru/memo/russian/meretskov/index.html
Тюленев И.В. - командующий войсками Московского военного округа
]В полдень (21 июня) мне позвонил из Кремля Поскребышев:
— С вами будет говорить товарищ Сталин...
В трубке я услышал глуховатый голос:
— Товарищ Тюленев, как обстоит дело с противовоздушной обороной Москвы?
Я коротко доложил главе правительства о мерах противовоздушной обороны, принятых на сегодня, 21 июня. В ответ услышал:
— Учтите, положение неспокойное, и вам следует довести боевую готовность войск противовоздушной обороны Москвы до семидесяти пяти процентов.
В результате этого короткого разговора у меня сложилось впечатление, что Сталин получил новые тревожные сведения о планах гитлеровской Германии.
Я тут же отдал соответствующие распоряжения своему помощнику по ПВО генерал-майору М. С. Громадину.
Вечером был у Наркома обороны Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко и начальника Генерального штаба генерала армии Г. К. Жукова. От них узнал о новых тревожных симптомах надвигающейся войны. Настораживала и подозрительная возня в немецком посольстве: сотрудники всех рангов поспешно уезжа-ли на машинах за город.
Позднее снова зашел к Жукову.
— По донесениям штабов округов, — сказал он, — как будто все спокойно. Тем не менее я предупредил командующих о возможном нападении со стороны фашистской Германии. Эти предположения подтверждаются данными нашей разведки.
Я поинтересовался, каково сейчас соотношение сил — наших и германских.
— У немцев, насколько мне известно, нет общего превосходства, — коротко ответил Жуков.
Итак, реальная опасность войны возникла совершенно отчетливо.
militera.lib.ru/memo/russian/tulenev_iv/index.html
Очень интересный момент, на который все обращают внимание. В полдень 21 июня Сталин звонит Тюленеву, командующему Московским военным округом, и дает указание по ПВО Москвы.
ПВО Ленинграда, Киева, Минска... Сталина не тревожит?
Пожалуйста Войти или Регистрация, чтобы присоединиться к беседе.
- Maikl
- Автор темы
- Не в сети
- ДВВАИУ`шникЪ
Взад
Больше
- Сообщений: 2323
- Спасибо получено: 1834
26 фев 2017 08:44 - 26 фев 2017 10:08 #53207
от Maikl
Maikl ответил в теме Великая Отечественная война: июньская катастрофа глазами...
20-21 июня 1941 года продоллжение
Рокоссовский К.К. - командир 9-го мех.корпуса Киевского особого военного округа
21 июня я проводил разбор командно-штабного ночного корпусного учения. Закончив дела, пригласил командиров дивизий в выходной на рассвете отправиться на рыбалку. Но вечером кому-то из нашего штаба сообщили по линии погранвойск, что на заставу перебежал ефрейтор немецкой армии, по национальности поляк, из Познани, и утверждает: 22 июня немцы нападут на Советский Союз.
Выезд на рыбалку я решил отменить. Позвонил по телефону командирам дивизий, поделился с ними полученным с границы сообщением. Поговорили мы и у себя в штабе корпуса. Решили все держать наготове...
militera.lib.ru/memo/russian/rokossovsky/index.html
Болдин И.В. - Зам. командующего Западным особым военным округом
В тот субботний вечер на сцене минского Дома офицеров шла комедия «Свадьба в Малиновке». Мы искренне смеялись. Веселил находчивый артиллерист Яшка, иронические улыбки вызывал Попандопуло. Музыка разливалась по всему залу и создавала праздничную атмосферу.
Неожиданно в нашей ложе показался начальник разведотдела штаба Западного Особого военного округа полковник С. В. Блохин. Наклонившись к команду-ющему генералу армии Д. Г. Павлову, он что-то тихо прошептал.
— Этого не может быть, — послышалось в ответ. Начальник разведотдела удалился.
— Чепуха какая-то, — вполголоса обратился ко мне Павлов. — Разведка сообщает, что на границе очень тревожно. Немецкие войска якобы приведены в полную боевую готовность и даже начали обстрел отдельных участков нашей границы.
Затем Павлов слегка коснулся моей руки и, приложив палец к губам, пока-зал на сцену, где изображались события гражданской войны. В те минуты они, как и само слово «война», казались далеким прошлым.
Я смотрел на сцену, но ничего не видел. Мозг будоражили страшные мысли. Неужели начинается война? Неужели все эти нарядно одетые женщины и мужчи-ны, так заразительно смеющиеся, безмятежно отдыхающие в этом прекрасном зале, совсем скоро должны будут на себе испытать ее ужасы?
Невольно вспомнил события последних дней, которые произошли на бело-русской земле. 20 июня 1941 года наша разведка донесла, что в 17 часов 41 минуту шесть германских самолетов нарушили советскую государственную границу. Ровно через две минуты появилась вторая группа немецких самолетов. К ним подвешены бомбы. С этим грузом они углубились на нашу территорию на несколько километров.
Командующий 3-й армией генерал-лейтенант В. И. Кузнецов сообщил из Гродно: вдоль границы, у дороги Августов—Сейни, еще днем были проволочные заграждения. К вечеру немцы сняли их. В лесу в этом районе отчетливо слышен шум многочисленных моторов.
Далее, разведка установила: к 21 июня немецкие войска сосредоточились на восточнопрусском, млавском, варшавском и демблинском направлениях. Основ-ная часть германских войск находится в тридцатикилометровой пограничной полосе. В районе Олыпанка (южнее Сувалки) установлена тяжелая и зенитная ар-тиллерия. Там же сосредоточены тяжелые и средние танки. Обнаружено много самолетов.
Отмечено, что немцы ведут окопные работы на берегу Западного Буга. В Бяля-Подляска прибыло сорок эшелонов с переправочными средствами — понтон-ными парками и разборными мостами, с огромным количеством боеприпасов.
Пожалуй, можно считать, что основная часть немецких войск против Запад-ного Особого военного округа заняла исходное положение для вторжения...
А спектакль продолжается. В зале по-прежнему царит атмосфера покоя. Кажется, никто и ничто не в силах ее нарушить.
militera.lib.ru/memo/russian/boldin/04.html
Сандалов Л.М. - начальник штаба 4-й армии Западного особого военного округа
Вспоминая те дни, я особенно отчетливо и ярко представляю себе все, что делал в субботу, 21 июня 1941 года: с кем встречался, о чем говорили, куда ходил и ездил.
militera.lib.ru/memo/russian/sandalov1/index.html
Еремин Н. В. - начальник штаба 41 стр. дивизии Киевского особого военного округа
Дня за два до войны генерал-майор Микушев Н.Г. сообщил мне, что он приказал командирам частей вернуть весь личный состав со специальных сборов и полигонов, а также с работ на оборонительном рубеже и полностью сосредоточить в лагерях. Тут же он посоветовал установить прямую связь полевым телефоном с комендатурой погранучастка.
– А как же корпус и армия? Это с их ведома? – невольно спросил я, так как знал, что через штаб никаких указаний на этот счет не проходило.
– Об этом не будем говорить. Вы сами понимаете, каково наше положение, – явно уклоняясь от прямого ответа, сказал командир дивизии. Я больше с ним не разговаривал об этом, однако предполагал, что он, вероятно, получил на сей счет указания, о которых ему было, по-видимому, неудобно или еще рано говорить даже со мной. А может быть, все это он делал тогда по собственной инициативе? Если так, то надо отдать должное его прозорливости, а главное решительности, с какой он в то время, вопреки прямым указаниям свыше, предпринял ряд мер в целях сохранения боеготовности дивизии. К сожалению., для меня этот вопрос так и остался неясным. Разразившаяся война все это сразу отодвину назад, и новые события и заботы невольно захлестнули нас. Впоследствии мне так и не удалось это выяснить, так как Микушев Н.Г. героически погиб во время боев нашей дивизии под Киевом.
К вечеру, в памятную субботу, 21 июня, накануне войны, весь личный состав частей прибыл в лагерь. Наша дивизия стараниями генерал-майора Микушева Н.Г. опять была сосредоточена в одном месте. В 17 часов командир дивизии начал совещание с командирами частей и их заместителями по политчасти, Сначала были заслушаны краткие доклады некоторых командиров о размещении, устройстве и состоянии частей. При этом упоминалось и о настроениях личного состава в связи с упорно державшимися слухами о войне. Основная масса красноармейцев и командиров высказывала недовольство тем, что мы очень многое спускаем немецким фашистам, даже не открываем огня по самолетам и тем самым позволяем им беспрепятственно нарушать государственную границу и летать над нашей территорией.
Затем командир дивизии дал ряд обычных указаний об устранении замеченных им недочетов в несении лагерной службы и только после этого перешел к самому главному и злободневному вопросу.
– Я полагаю, – начал он. – что вы понимаете общее положение в свете сообщения ТАСС и в то же время по-серьезному оцениваете нашу конкретную обстановку. Мы с вами находимся в приграничной дивизии, и наша задача заключается в защите государственных интересов здесь, непосредственно на границе. Эта задача известна нам не сегодня и не вчера, а с момента прибытия дивизии на границу. И тем более эта задача с нас не снимается сейчас, когда в приграничной зоне, как вам известно, создалась довольно-таки неясная и тревожная обстановка. Среди местного населения продолжают упорно держаться слухи о скорой войне. Вы сами видите, как немецкие самолеты нарушают границу и летают над нашей территорией. Непосредственно перед нами к самой границе только за последние дни немцы подвели крупные силы, – затем, несколько помолчав, как будто что-то припоминая, он продолжал:
– Я воевал в первую мировую войну и очень хорошо познал коварство кайзеров-ской армии. Ну, а фашисты, пожалуй, будут еще похлеще. Мы с вами должны быть готовы к самому худшему с их стороны. Думаю, что вы меня понимаете, – и уже с более твердыми нотками в голосе закончил, как бы отдавая приказание:
– Начальник штаба дивизии остается в лагерях до утра. Командиры частей тоже. Начсоставу отпуска сегодня сократить до минимума – лучше всем быть в лагерях. Командирам частей лично и особо тщательно проверить готовность дежурных подразделений, выделяемых по известному вам плану (речь шла об усиленных передовых отрядах стрелковых полков, предусматриваемых мобпланом на случай войны).
Около полуночи, закончив свою работу и выслушав по телефону доклады начальников штабов полков о готовности дежурных подразделений, я лег спать, не предполагая, что через несколько часов вооруженный до зубов, затаившийся жестокий враг без объявления войны нападет на нашу Родину.
zhistory.org.ua/eremin41.htm
Командир 41 стрелковой дивизии генерал-майор Микушев Н.Г. принял решение сосредоточить полки дивизии в лагерях. Без ведома командования армии. Это спасло дивизию 22 июня от разгрома.
Рокоссовский К.К. - командир 9-го мех.корпуса Киевского особого военного округа
21 июня я проводил разбор командно-штабного ночного корпусного учения. Закончив дела, пригласил командиров дивизий в выходной на рассвете отправиться на рыбалку. Но вечером кому-то из нашего штаба сообщили по линии погранвойск, что на заставу перебежал ефрейтор немецкой армии, по национальности поляк, из Познани, и утверждает: 22 июня немцы нападут на Советский Союз.
Выезд на рыбалку я решил отменить. Позвонил по телефону командирам дивизий, поделился с ними полученным с границы сообщением. Поговорили мы и у себя в штабе корпуса. Решили все держать наготове...
militera.lib.ru/memo/russian/rokossovsky/index.html
Болдин И.В. - Зам. командующего Западным особым военным округом
В тот субботний вечер на сцене минского Дома офицеров шла комедия «Свадьба в Малиновке». Мы искренне смеялись. Веселил находчивый артиллерист Яшка, иронические улыбки вызывал Попандопуло. Музыка разливалась по всему залу и создавала праздничную атмосферу.
Неожиданно в нашей ложе показался начальник разведотдела штаба Западного Особого военного округа полковник С. В. Блохин. Наклонившись к команду-ющему генералу армии Д. Г. Павлову, он что-то тихо прошептал.
— Этого не может быть, — послышалось в ответ. Начальник разведотдела удалился.
— Чепуха какая-то, — вполголоса обратился ко мне Павлов. — Разведка сообщает, что на границе очень тревожно. Немецкие войска якобы приведены в полную боевую готовность и даже начали обстрел отдельных участков нашей границы.
Затем Павлов слегка коснулся моей руки и, приложив палец к губам, пока-зал на сцену, где изображались события гражданской войны. В те минуты они, как и само слово «война», казались далеким прошлым.
Я смотрел на сцену, но ничего не видел. Мозг будоражили страшные мысли. Неужели начинается война? Неужели все эти нарядно одетые женщины и мужчи-ны, так заразительно смеющиеся, безмятежно отдыхающие в этом прекрасном зале, совсем скоро должны будут на себе испытать ее ужасы?
Невольно вспомнил события последних дней, которые произошли на бело-русской земле. 20 июня 1941 года наша разведка донесла, что в 17 часов 41 минуту шесть германских самолетов нарушили советскую государственную границу. Ровно через две минуты появилась вторая группа немецких самолетов. К ним подвешены бомбы. С этим грузом они углубились на нашу территорию на несколько километров.
Командующий 3-й армией генерал-лейтенант В. И. Кузнецов сообщил из Гродно: вдоль границы, у дороги Августов—Сейни, еще днем были проволочные заграждения. К вечеру немцы сняли их. В лесу в этом районе отчетливо слышен шум многочисленных моторов.
Далее, разведка установила: к 21 июня немецкие войска сосредоточились на восточнопрусском, млавском, варшавском и демблинском направлениях. Основ-ная часть германских войск находится в тридцатикилометровой пограничной полосе. В районе Олыпанка (южнее Сувалки) установлена тяжелая и зенитная ар-тиллерия. Там же сосредоточены тяжелые и средние танки. Обнаружено много самолетов.
Отмечено, что немцы ведут окопные работы на берегу Западного Буга. В Бяля-Подляска прибыло сорок эшелонов с переправочными средствами — понтон-ными парками и разборными мостами, с огромным количеством боеприпасов.
Пожалуй, можно считать, что основная часть немецких войск против Запад-ного Особого военного округа заняла исходное положение для вторжения...
А спектакль продолжается. В зале по-прежнему царит атмосфера покоя. Кажется, никто и ничто не в силах ее нарушить.
militera.lib.ru/memo/russian/boldin/04.html
Сандалов Л.М. - начальник штаба 4-й армии Западного особого военного округа
Вспоминая те дни, я особенно отчетливо и ярко представляю себе все, что делал в субботу, 21 июня 1941 года: с кем встречался, о чем говорили, куда ходил и ездил.
ВНИМАНИЕ: Спойлер!
Утром, как только я прибыл в штаб, командующий протянул мне телеграм-му:
— Начальник штаба округа сообщает, что для участия в армейском опытном учении сегодня в Брест приедут представители из округа и из Наркомата оборо-ны. Надо встретить их и устроить. А мы с начальником боевой подготовки едем сейчас на полигон и еще раз все там прорепетируем. Предупредите командиров соединений и частей, чтобы завтра к восьми часам на полигоне были все. как один...
После отъезда командующего ко мне зашел полковник И. В. Тутаринов — начальник штаба механизированного корпуса.
— Генерал Оборин в течение нескольких дней проверял танковую дивизию в Бресте, а я — другую в Пружанах, — сообщил он. — Должен сказать, что посте-пенно дивизии эти начинают становиться дивизиями не только по названию.
Во время нашей беседы с Тутариновым в мой кабинет заглянул по какому-то поводу Шлыков. Начальник штаба мехкорпуса, обращаясь скорее к нему, чем ко мне, продолжал:
— В народе, да и среди войск, не прекращаются слухи о готовящемся втор-жении немцев. Какие у вас имеются на этот счет данные из округа или из Моск-вы?
— Кроме известного вам Заявления ТАСС, ничего нет, — ответил Шлыков.
— Коль скоро округ и Москва назначили на завтра учение на Брестском по-лигоне, надо полагать, ничего угрожающего не предвидится, — попытался я ободрить Тутаринова.
Однако, как мне показалось, Тутаринов отлично понимал, что мы и сами не очень-то спокойны. Он заверил нас, что на учение все командиры соединений и частей мехкорпуса прибудут непременно, и ушел явно неудовлетворенный.
Расставшись с Тутариновым, я предложил своему заместителю по политча-сти батальонному комиссару А В. Дюльдину и начальнику связи полковнику А. Н. Литвиненко поехать вместе со мной в Буховичи проверить наш командный пункт. Утро выдалось теплое. Путь пролегал по живописному берегу реки Муха-вец. Яркое солнце делало заливные луга и зеленые рощи необыкновенно наряд-ными, праздничными. Тревожное настроение постепенно испарилось.
Командный пункт располагался в нескольких закопанных в землю деревян-ных бараках. Вызвав с узла связи по телеграфным проводам штаб округа, а потом штабы соединений и обменявшись с округом сигналами по радио, мы с удовле-творением отметили, что командный пункт готов для управления армией. Не было связи только с Пружанами. Связисты вышли на линию устранять повре-ждение, а мы сели в машину и выехали в Пружанский гарнизон. Хорошо отремон-тированные к тому времени шоссейные дороги позволяли ездить на самой боль-шой скорости.
В Пружанах мы прежде всего посетили старый аэродром. Командир истре-бительного полка майор Н. В. Акулин доложил:
— Два дня назад полк получил два новых самолета МиГ. Все остальные — устарелые истребители с пулеметным вооружением Бетонированная полоса еще не готова.
На мой вопрос, когда покинул аэродром штурмовой полк, Акулин ответил:
— По распоряжению округа штурмовой полк сегодня утром в полном соста-ве перелетел на полевой аэродром в район Высокое. У них тоже есть новинка — получили пару самолетов Ил-два...
С аэродрома заглянули в 30-ю танковую дивизию. Встретивший нас началь-ник штаба дивизии полковник Н. Н. Болотов сообщил, что проволочная связь с Буховичами восстановлена. Вскоре приехал и командир дивизии полковник С. И. Богданов.
— Полки дивизии проводят к юго-западу от Пружан тактические учения, — доложил он. — Вернутся в Пружаны только завтра утром.
Мой заместитель и начальник связи армии возвратились из Пружан в Ко-брин, а я с Богдановым поехал в район учений — к селению Поддубно. Лаже при поверхностном знакомстве с полком сразу бросалась в глаза слабость его подго-товки. Подразделения действовали несогласованно, танки сбивались с курса и часто останавливались, чтобы уточнить свое местонахождение.
Когда полк вышел в район Тевли, я повернул на юг, к Кобрину. Продолжав-ший сопровождать меня полковник Богданов жаловался, что дивизия оснащена только устаревшими и сильно изношенными танками Половина из них может быть использована лишь в качестве учебных. Большинство имеет на вооружении 45 миллиметровые пушки, но у некоторых остались 38-миллиметровые пушки «Гочкиса» или только пулеметы.
— Бронебойных снарядов очень мало, — продолжал он. — В экипажах по одному — два бойца из запасных. Опытных танкистов при формировании диви-зии поставили на должности среднего комсостава, командиры танков стали ко-мандирами выводов, механики-водители — помощниками командиров рот по технической части Штабы полков еще два месяца назад были штабами батальо-нов.
— По вашему докладу можно сделан, вывод, что танковая дивизия стала слабее танковой бригады, из которой она развернулась, — заметил я.
— Между нами говоря, так оно и есть, — доверительно сказал Богданов. — Ведь если бутылку вина разбавить тремя бутылками воды, это будет уже не ви-но.
Под Кобрином я заглянул на в горой наш старый аэродром. Там командовал полком майор Сурин.
— Вчера на станции Тевли мы выгрузили из эшелона двадцать новых само-летов Як-один, — сообщил он приятную новость. — Сейчас приводим их в боевое состояние А летчики, умеющие летать на этих машинах, приедут завтра пасса-жирским поездом. Кроме новых самолетов, в полку имеется 60 истребителей «чайка».
Со старого я поехал на новый кобринский аэродром и застал там командира авиационной дивизии, а также командира района ПВО.
— Как видите, взлетно-посадочная полоса почти готова, — похвалился полковник Белов. — В ближайшие дни можно будет перебазировать сюда полк Сурина.
— Этому полку везет: получает и новый аэродром, и новую технику, и надежное прикрытие, — заметил я, глядя в сторону командира района ПВО.
Реакция последнего была совершенно неожиданной.
— Вам хорошо известно, — заговорил он с нескрываемым раздражением в голосе, — что у меня, как и в войсках четвертой армии, зенитные части находятся в окружном лагере да Минском. Ни штаб армии, ни штаб механизированного корпуса, ни авиацию, ни даже себя прикрыть с воздуха в районе Кобрина мне не-чем.
— Но ведь округ обещал возвратить ваши зенитные дивизионы! — возму-тился я.
«Обязательно нужно еще раз доложить об этом командующему», — подумал я и, разрешив с полковником Беловым ряд частных вопросов, поехал к себе в штаб. Прибыл туда к 4 часам дня. Из штаба округа, равно как и из войск, за время моею отсутствия никаких важных сообщений не поступало.
Вскоре возвратился из Бреста и командующий армией. Я доложил ему о ре-зультатах посещения командного пункта, а также танковой и авиационной диви-зий. Однако на него мой доклад впечатления не произвел. Через минуту он с увлечением стал рассказывать о своей поездке:
— Большая часть времени у меня ушла сегодня на подготовку учения. Пе-ред началом его покажем командному составу армии новую боевую технику: тан-ки, артиллерию, минометы, стрелковое оружие. Ответственность за это дело я возложил на командира брестской танковой дивизии. К вечеру он должен доста-вить на полигон все необходимое для показа. Однако одному Пуганову будет трудно. Пошлите ему в помощь полковника Кабанова. Стрелковые и артиллерий-ские подразделения, участвующие в учениях, будут ночевать на полигоне в па-латках.
— А в Бресте вы не были? — спросил я.
— Хотелось сегодня объехать все войска армии, — ответил Коробков. — С самого утра мной овладело какое-то беспокойство. С полигона направился имен-но в Брест, а там — прямо в крепость. Командиры дивизий и частей большого эн-тузиазма к завтрашнему выезду на учение не проявляют. Понять их нетрудно — замучились. По-прежнему от каждого стрелкового полка по одному—два баталь-она работают в пограничной зоне. Ночуют всю неделю в землянках и палатках, а тут мы еще воскресенья занимаем учениями да заседаниями всякими. Надо с этим кончать...
Командующий говорил сбивчиво и непоследовательно. Из его рассказа трудно было понять, что он считает важным, а что несущественным:
— Командиры расположенных в крепости частей показывали несколько новых наблюдательных вышек, построенных немцами за рекой. Уверяют, что по ночам слышен шум моторов. Сегодня опять несколько немецких самолетов лета-ли над нашей территорией...
Я молча слушал его, лишь изредка задавая вопросы, которые могли бы по-мочь мне представить истинное положение на границе:
— Генерала Пузырева не видели?
— Встречал. Управление его сегодня на рассвете переместилось из Бреста в Высокое. Шоссейная дорога туда прекрасная, и я поехал посмотреть, хорошо ли устроился комендант. Нашел его у командира сорок девятой стрелковой диви-зии. Пузырев доложил, что к нему пришли три специальных батальона из Мо-зырского укрепрайона, и он разместил их на Семятическом, Волчинском и Брест-ском участках. С батальонами налажена проволочная связь. Каждый из батальон-ных участков имеет четыре—шесть готовых дотов с вооружением и гарнизонами. Доты между собой и с войсками еще не связаны.
— Командир сорок девятой дивизии доносил, что у него на оборонительных работах занято по два батальона от каждого полка.
— Верно, по два, — подтвердил Коробков. — Два стрелковых полка дивизии целиком размещаются у границы на правом фланге армии, а один остался вместе со штабом дивизии в Высоком. Артиллерийские полки с Брестского полигона вернулись в дивизию. Командир дивизии утверждает, что на том берегу в окопах сидят немецкие части. Сегодня в район Высокого залетели немецкие самолеты, которые, по его мнению, безусловно, обнаружили перебазировавшийся сюда утром наш штурмовой авиационный полк. Полковник Васильев считает, что немцы накапливают силы для нападения, и прямо спросил меня, почему мы не принимаем никаких мер. — Прижал он вас к стенке, — сочувственно заметил я.
— Действительно, прижал, — признался Коробков. — А что я мог ответить ему?.. Посоветовал еще раз внимательно прочитать Заявление ТАСС.
— А известно ли вам, что штаб двадцать восьмого стрелкового корпуса по-сле штабного учения остался на своем командном пункте в Жабинке и в Брест переходить пока не будет?
— Я это знал и поэтому из Высокого возвращался в Кобрин через Жабинку, думая застать там на командном пункте командира корпуса. В штабе все были на месте, а командир корпуса уехал в Брест...
Вскоре к нам присоединился член Военного совета дивизионный комиссар Шлыков. Он в свою очередь поделился впечатлениями о поездке на левый фланг армии — в 75-ю стрелковую дивизию. Положение в этой дивизии было примерно такое же, как и в 49-й. Два стрелковых полка размещались недалеко от границы, а один — со штабом дивизии. Командование дивизии зафиксировало ряд новых фактов, свидетельствовавших о выдвижении немецких войск к границе.
Подытожив результаты наших наблюдений, решили доложить о них коман-дующему округом. Коробков стал вызывать Павлова к телефону, а мы разошлись по своим рабочим комнатам. Уходя, Шлыков сказал командарму, что он и началь-ник отдела политической пропаганды едут сейчас в Брест и, очевидно, заночуют там.
— При такой тревожной обстановке уезжать вам обоим не следовало бы, — нетвердо возразил Коробков.
— Завтра утром все равно надо ехать туда на учения, — ответил Шлы-ков, — Да и едем мы не в тыл, а ближе к границе...
К 18 часам я закончил неотложные дела в штабе и направился домой. Квар-тира наша находилась в трех сотнях шагов от штаба.
— Тебя давно уже ждет Таня, — встретила меня возле дома жена. — Хочет, чтобы сходил с нею на речку.
И мы отправились на прогулку к реке Мухавец, протекавшей недалеко от военного городка. Такие прогулки я совершал почти каждый вечер.
Возвратился обратно около восьми часов. На руках у меня сладко спала моя двухлетняя спутница, прижимая к груди букетик полевых цветов. У самого наше-го дома я встретил командарма. Он только что вышел из штаба. Разговор с ко-мандующим округом у него не состоялся...
— А с генералом Климовских поговорил, высказал ему наши опасения, а он информировал меня, что и от других армий поступают аналогичные данные, — объявил Коробков. — В связи с этим разрешено назначенное на завтра опытное учение перенести на понедельник или вторник... В зависимости от обстановки. Распоряжение я уже отдал... Итак, о делах на время забудем. У меня есть одно приятное предложение: в восемь часов на открытой сцене Дома Красной Армии состоится представление артистов Белорусского театра оперетты — давайте по-смотрим. Благо открытая сцена в сотне шагов.
— С удовольствием, — согласился я. — Надеюсь, спектакль минской опе-ретты будет не хуже, чем концерт артистов московской эстрады в Бресте, на ко-торый поехали Шлыков с Рожковым.
— Выдал! — засмеялся командующий. — А мне-то и невдомек, чего это они так рвутся в Брест...
Вечер 21 июня был для бойцов и командиров 4-й армии обычным субботним вечером: люди отдыхали, смотрели спектакли, кинофильмы, выступления кол-лективов художественной самодеятельности. А тем временем в другой 4-й армии — по ту сторону Буга — им готовили гибель. Начальник штаба 4-й немецкой ар-мии генерал Блументритт позже с непревзойденным цинизмом писал: «Как мы предполагали, к вечеру 21 июня русские должны были понять, что происходит, по на другом берегу Буга, перед фронтом 4-й армии и 2-й танковой [90] группы, то есть между Брестом и Ломжей, вес было тихо. Пограничная охрана русских вела себя как обычно. Вскоре после полуночи международный поезд Москва—Берлин беспрепятственно проследовал через Брест...»
С не меньшим удовольствием вспоминает о 21 июня 1941 года и генерал Гу-дериан, стремящийся в своих мемуарах изобразить себя этаким рыцарем без стра-ха и упрека, противником варварских приемов войны.
«Тщательное наблюдение 21 июня за русскими, — пишет он, — убеждало меня в том, что они ничего не подозревают о наших намерениях. Во дворе Брест-ской крепости, который просматривался с наблюдательного пункта, под звуки оркестра производился развод караулов. Береговые укрепления вдоль реки Буг не были заняты русскими войсками...»
Гудериан явно не понимает, что здесь он выглядит как главарь банды, не-терпеливо ожидающей наступления ночи, чтобы напасть на ничего не подозре-вающую жертву...
После 19 часов генерал Пуганов сообщил мне по телефону, что за рекой Му-хавец, южнее Бреста, в деревне Пугачеве загорелся ближайший к границе дом, стоявший на возвышенности. И как бы в ответ на это пламя пожара осветило од-но из селений за Бугом.
Я доложил об этом командующему армией, но никто из нас не угадал тогда, что это значит. А ведь это был, вероятно, сигнал засланным на нашу территорию диверсантам — призыв к действию и подтверждение о том, что вторжение со-стоится в назначенное время.
В 20 часов вечера мы с командующим и своими семьями пошли смотреть оперетту «Цыганский барон». Однако тревожная озабоченность и какое-то гне-тущее чувство мешали полностью насладиться чудесное музыкой этой популяр-ной оперетты. Особенно нервничал командующий армией. Его занимало отнюдь не развитие сюжета «Цыганского барона». То и дело он поворачивался ко мне и шепотом спрашивал:
— А не пойти ли нам в штаб?
Оперетту мы так и не досмотрели. Около 23 часов нас вызвал к телефону начальник штаба округа. Однако особых распоряжений мы не получили. О том же, что нужно быть наготове, мы и сами знали.
Командующий ограничился тем, что вызвал в штаб ответственных работников армейского управления.
— Начальник штаба округа сообщает, что для участия в армейском опытном учении сегодня в Брест приедут представители из округа и из Наркомата оборо-ны. Надо встретить их и устроить. А мы с начальником боевой подготовки едем сейчас на полигон и еще раз все там прорепетируем. Предупредите командиров соединений и частей, чтобы завтра к восьми часам на полигоне были все. как один...
После отъезда командующего ко мне зашел полковник И. В. Тутаринов — начальник штаба механизированного корпуса.
— Генерал Оборин в течение нескольких дней проверял танковую дивизию в Бресте, а я — другую в Пружанах, — сообщил он. — Должен сказать, что посте-пенно дивизии эти начинают становиться дивизиями не только по названию.
Во время нашей беседы с Тутариновым в мой кабинет заглянул по какому-то поводу Шлыков. Начальник штаба мехкорпуса, обращаясь скорее к нему, чем ко мне, продолжал:
— В народе, да и среди войск, не прекращаются слухи о готовящемся втор-жении немцев. Какие у вас имеются на этот счет данные из округа или из Моск-вы?
— Кроме известного вам Заявления ТАСС, ничего нет, — ответил Шлыков.
— Коль скоро округ и Москва назначили на завтра учение на Брестском по-лигоне, надо полагать, ничего угрожающего не предвидится, — попытался я ободрить Тутаринова.
Однако, как мне показалось, Тутаринов отлично понимал, что мы и сами не очень-то спокойны. Он заверил нас, что на учение все командиры соединений и частей мехкорпуса прибудут непременно, и ушел явно неудовлетворенный.
Расставшись с Тутариновым, я предложил своему заместителю по политча-сти батальонному комиссару А В. Дюльдину и начальнику связи полковнику А. Н. Литвиненко поехать вместе со мной в Буховичи проверить наш командный пункт. Утро выдалось теплое. Путь пролегал по живописному берегу реки Муха-вец. Яркое солнце делало заливные луга и зеленые рощи необыкновенно наряд-ными, праздничными. Тревожное настроение постепенно испарилось.
Командный пункт располагался в нескольких закопанных в землю деревян-ных бараках. Вызвав с узла связи по телеграфным проводам штаб округа, а потом штабы соединений и обменявшись с округом сигналами по радио, мы с удовле-творением отметили, что командный пункт готов для управления армией. Не было связи только с Пружанами. Связисты вышли на линию устранять повре-ждение, а мы сели в машину и выехали в Пружанский гарнизон. Хорошо отремон-тированные к тому времени шоссейные дороги позволяли ездить на самой боль-шой скорости.
В Пружанах мы прежде всего посетили старый аэродром. Командир истре-бительного полка майор Н. В. Акулин доложил:
— Два дня назад полк получил два новых самолета МиГ. Все остальные — устарелые истребители с пулеметным вооружением Бетонированная полоса еще не готова.
На мой вопрос, когда покинул аэродром штурмовой полк, Акулин ответил:
— По распоряжению округа штурмовой полк сегодня утром в полном соста-ве перелетел на полевой аэродром в район Высокое. У них тоже есть новинка — получили пару самолетов Ил-два...
С аэродрома заглянули в 30-ю танковую дивизию. Встретивший нас началь-ник штаба дивизии полковник Н. Н. Болотов сообщил, что проволочная связь с Буховичами восстановлена. Вскоре приехал и командир дивизии полковник С. И. Богданов.
— Полки дивизии проводят к юго-западу от Пружан тактические учения, — доложил он. — Вернутся в Пружаны только завтра утром.
Мой заместитель и начальник связи армии возвратились из Пружан в Ко-брин, а я с Богдановым поехал в район учений — к селению Поддубно. Лаже при поверхностном знакомстве с полком сразу бросалась в глаза слабость его подго-товки. Подразделения действовали несогласованно, танки сбивались с курса и часто останавливались, чтобы уточнить свое местонахождение.
Когда полк вышел в район Тевли, я повернул на юг, к Кобрину. Продолжав-ший сопровождать меня полковник Богданов жаловался, что дивизия оснащена только устаревшими и сильно изношенными танками Половина из них может быть использована лишь в качестве учебных. Большинство имеет на вооружении 45 миллиметровые пушки, но у некоторых остались 38-миллиметровые пушки «Гочкиса» или только пулеметы.
— Бронебойных снарядов очень мало, — продолжал он. — В экипажах по одному — два бойца из запасных. Опытных танкистов при формировании диви-зии поставили на должности среднего комсостава, командиры танков стали ко-мандирами выводов, механики-водители — помощниками командиров рот по технической части Штабы полков еще два месяца назад были штабами батальо-нов.
— По вашему докладу можно сделан, вывод, что танковая дивизия стала слабее танковой бригады, из которой она развернулась, — заметил я.
— Между нами говоря, так оно и есть, — доверительно сказал Богданов. — Ведь если бутылку вина разбавить тремя бутылками воды, это будет уже не ви-но.
Под Кобрином я заглянул на в горой наш старый аэродром. Там командовал полком майор Сурин.
— Вчера на станции Тевли мы выгрузили из эшелона двадцать новых само-летов Як-один, — сообщил он приятную новость. — Сейчас приводим их в боевое состояние А летчики, умеющие летать на этих машинах, приедут завтра пасса-жирским поездом. Кроме новых самолетов, в полку имеется 60 истребителей «чайка».
Со старого я поехал на новый кобринский аэродром и застал там командира авиационной дивизии, а также командира района ПВО.
— Как видите, взлетно-посадочная полоса почти готова, — похвалился полковник Белов. — В ближайшие дни можно будет перебазировать сюда полк Сурина.
— Этому полку везет: получает и новый аэродром, и новую технику, и надежное прикрытие, — заметил я, глядя в сторону командира района ПВО.
Реакция последнего была совершенно неожиданной.
— Вам хорошо известно, — заговорил он с нескрываемым раздражением в голосе, — что у меня, как и в войсках четвертой армии, зенитные части находятся в окружном лагере да Минском. Ни штаб армии, ни штаб механизированного корпуса, ни авиацию, ни даже себя прикрыть с воздуха в районе Кобрина мне не-чем.
— Но ведь округ обещал возвратить ваши зенитные дивизионы! — возму-тился я.
«Обязательно нужно еще раз доложить об этом командующему», — подумал я и, разрешив с полковником Беловым ряд частных вопросов, поехал к себе в штаб. Прибыл туда к 4 часам дня. Из штаба округа, равно как и из войск, за время моею отсутствия никаких важных сообщений не поступало.
Вскоре возвратился из Бреста и командующий армией. Я доложил ему о ре-зультатах посещения командного пункта, а также танковой и авиационной диви-зий. Однако на него мой доклад впечатления не произвел. Через минуту он с увлечением стал рассказывать о своей поездке:
— Большая часть времени у меня ушла сегодня на подготовку учения. Пе-ред началом его покажем командному составу армии новую боевую технику: тан-ки, артиллерию, минометы, стрелковое оружие. Ответственность за это дело я возложил на командира брестской танковой дивизии. К вечеру он должен доста-вить на полигон все необходимое для показа. Однако одному Пуганову будет трудно. Пошлите ему в помощь полковника Кабанова. Стрелковые и артиллерий-ские подразделения, участвующие в учениях, будут ночевать на полигоне в па-латках.
— А в Бресте вы не были? — спросил я.
— Хотелось сегодня объехать все войска армии, — ответил Коробков. — С самого утра мной овладело какое-то беспокойство. С полигона направился имен-но в Брест, а там — прямо в крепость. Командиры дивизий и частей большого эн-тузиазма к завтрашнему выезду на учение не проявляют. Понять их нетрудно — замучились. По-прежнему от каждого стрелкового полка по одному—два баталь-она работают в пограничной зоне. Ночуют всю неделю в землянках и палатках, а тут мы еще воскресенья занимаем учениями да заседаниями всякими. Надо с этим кончать...
Командующий говорил сбивчиво и непоследовательно. Из его рассказа трудно было понять, что он считает важным, а что несущественным:
— Командиры расположенных в крепости частей показывали несколько новых наблюдательных вышек, построенных немцами за рекой. Уверяют, что по ночам слышен шум моторов. Сегодня опять несколько немецких самолетов лета-ли над нашей территорией...
Я молча слушал его, лишь изредка задавая вопросы, которые могли бы по-мочь мне представить истинное положение на границе:
— Генерала Пузырева не видели?
— Встречал. Управление его сегодня на рассвете переместилось из Бреста в Высокое. Шоссейная дорога туда прекрасная, и я поехал посмотреть, хорошо ли устроился комендант. Нашел его у командира сорок девятой стрелковой диви-зии. Пузырев доложил, что к нему пришли три специальных батальона из Мо-зырского укрепрайона, и он разместил их на Семятическом, Волчинском и Брест-ском участках. С батальонами налажена проволочная связь. Каждый из батальон-ных участков имеет четыре—шесть готовых дотов с вооружением и гарнизонами. Доты между собой и с войсками еще не связаны.
— Командир сорок девятой дивизии доносил, что у него на оборонительных работах занято по два батальона от каждого полка.
— Верно, по два, — подтвердил Коробков. — Два стрелковых полка дивизии целиком размещаются у границы на правом фланге армии, а один остался вместе со штабом дивизии в Высоком. Артиллерийские полки с Брестского полигона вернулись в дивизию. Командир дивизии утверждает, что на том берегу в окопах сидят немецкие части. Сегодня в район Высокого залетели немецкие самолеты, которые, по его мнению, безусловно, обнаружили перебазировавшийся сюда утром наш штурмовой авиационный полк. Полковник Васильев считает, что немцы накапливают силы для нападения, и прямо спросил меня, почему мы не принимаем никаких мер. — Прижал он вас к стенке, — сочувственно заметил я.
— Действительно, прижал, — признался Коробков. — А что я мог ответить ему?.. Посоветовал еще раз внимательно прочитать Заявление ТАСС.
— А известно ли вам, что штаб двадцать восьмого стрелкового корпуса по-сле штабного учения остался на своем командном пункте в Жабинке и в Брест переходить пока не будет?
— Я это знал и поэтому из Высокого возвращался в Кобрин через Жабинку, думая застать там на командном пункте командира корпуса. В штабе все были на месте, а командир корпуса уехал в Брест...
Вскоре к нам присоединился член Военного совета дивизионный комиссар Шлыков. Он в свою очередь поделился впечатлениями о поездке на левый фланг армии — в 75-ю стрелковую дивизию. Положение в этой дивизии было примерно такое же, как и в 49-й. Два стрелковых полка размещались недалеко от границы, а один — со штабом дивизии. Командование дивизии зафиксировало ряд новых фактов, свидетельствовавших о выдвижении немецких войск к границе.
Подытожив результаты наших наблюдений, решили доложить о них коман-дующему округом. Коробков стал вызывать Павлова к телефону, а мы разошлись по своим рабочим комнатам. Уходя, Шлыков сказал командарму, что он и началь-ник отдела политической пропаганды едут сейчас в Брест и, очевидно, заночуют там.
— При такой тревожной обстановке уезжать вам обоим не следовало бы, — нетвердо возразил Коробков.
— Завтра утром все равно надо ехать туда на учения, — ответил Шлы-ков, — Да и едем мы не в тыл, а ближе к границе...
К 18 часам я закончил неотложные дела в штабе и направился домой. Квар-тира наша находилась в трех сотнях шагов от штаба.
— Тебя давно уже ждет Таня, — встретила меня возле дома жена. — Хочет, чтобы сходил с нею на речку.
И мы отправились на прогулку к реке Мухавец, протекавшей недалеко от военного городка. Такие прогулки я совершал почти каждый вечер.
Возвратился обратно около восьми часов. На руках у меня сладко спала моя двухлетняя спутница, прижимая к груди букетик полевых цветов. У самого наше-го дома я встретил командарма. Он только что вышел из штаба. Разговор с ко-мандующим округом у него не состоялся...
— А с генералом Климовских поговорил, высказал ему наши опасения, а он информировал меня, что и от других армий поступают аналогичные данные, — объявил Коробков. — В связи с этим разрешено назначенное на завтра опытное учение перенести на понедельник или вторник... В зависимости от обстановки. Распоряжение я уже отдал... Итак, о делах на время забудем. У меня есть одно приятное предложение: в восемь часов на открытой сцене Дома Красной Армии состоится представление артистов Белорусского театра оперетты — давайте по-смотрим. Благо открытая сцена в сотне шагов.
— С удовольствием, — согласился я. — Надеюсь, спектакль минской опе-ретты будет не хуже, чем концерт артистов московской эстрады в Бресте, на ко-торый поехали Шлыков с Рожковым.
— Выдал! — засмеялся командующий. — А мне-то и невдомек, чего это они так рвутся в Брест...
Вечер 21 июня был для бойцов и командиров 4-й армии обычным субботним вечером: люди отдыхали, смотрели спектакли, кинофильмы, выступления кол-лективов художественной самодеятельности. А тем временем в другой 4-й армии — по ту сторону Буга — им готовили гибель. Начальник штаба 4-й немецкой ар-мии генерал Блументритт позже с непревзойденным цинизмом писал: «Как мы предполагали, к вечеру 21 июня русские должны были понять, что происходит, по на другом берегу Буга, перед фронтом 4-й армии и 2-й танковой [90] группы, то есть между Брестом и Ломжей, вес было тихо. Пограничная охрана русских вела себя как обычно. Вскоре после полуночи международный поезд Москва—Берлин беспрепятственно проследовал через Брест...»
С не меньшим удовольствием вспоминает о 21 июня 1941 года и генерал Гу-дериан, стремящийся в своих мемуарах изобразить себя этаким рыцарем без стра-ха и упрека, противником варварских приемов войны.
«Тщательное наблюдение 21 июня за русскими, — пишет он, — убеждало меня в том, что они ничего не подозревают о наших намерениях. Во дворе Брест-ской крепости, который просматривался с наблюдательного пункта, под звуки оркестра производился развод караулов. Береговые укрепления вдоль реки Буг не были заняты русскими войсками...»
Гудериан явно не понимает, что здесь он выглядит как главарь банды, не-терпеливо ожидающей наступления ночи, чтобы напасть на ничего не подозре-вающую жертву...
После 19 часов генерал Пуганов сообщил мне по телефону, что за рекой Му-хавец, южнее Бреста, в деревне Пугачеве загорелся ближайший к границе дом, стоявший на возвышенности. И как бы в ответ на это пламя пожара осветило од-но из селений за Бугом.
Я доложил об этом командующему армией, но никто из нас не угадал тогда, что это значит. А ведь это был, вероятно, сигнал засланным на нашу территорию диверсантам — призыв к действию и подтверждение о том, что вторжение со-стоится в назначенное время.
В 20 часов вечера мы с командующим и своими семьями пошли смотреть оперетту «Цыганский барон». Однако тревожная озабоченность и какое-то гне-тущее чувство мешали полностью насладиться чудесное музыкой этой популяр-ной оперетты. Особенно нервничал командующий армией. Его занимало отнюдь не развитие сюжета «Цыганского барона». То и дело он поворачивался ко мне и шепотом спрашивал:
— А не пойти ли нам в штаб?
Оперетту мы так и не досмотрели. Около 23 часов нас вызвал к телефону начальник штаба округа. Однако особых распоряжений мы не получили. О том же, что нужно быть наготове, мы и сами знали.
Командующий ограничился тем, что вызвал в штаб ответственных работников армейского управления.
militera.lib.ru/memo/russian/sandalov1/index.html
Еремин Н. В. - начальник штаба 41 стр. дивизии Киевского особого военного округа
Дня за два до войны генерал-майор Микушев Н.Г. сообщил мне, что он приказал командирам частей вернуть весь личный состав со специальных сборов и полигонов, а также с работ на оборонительном рубеже и полностью сосредоточить в лагерях. Тут же он посоветовал установить прямую связь полевым телефоном с комендатурой погранучастка.
– А как же корпус и армия? Это с их ведома? – невольно спросил я, так как знал, что через штаб никаких указаний на этот счет не проходило.
– Об этом не будем говорить. Вы сами понимаете, каково наше положение, – явно уклоняясь от прямого ответа, сказал командир дивизии. Я больше с ним не разговаривал об этом, однако предполагал, что он, вероятно, получил на сей счет указания, о которых ему было, по-видимому, неудобно или еще рано говорить даже со мной. А может быть, все это он делал тогда по собственной инициативе? Если так, то надо отдать должное его прозорливости, а главное решительности, с какой он в то время, вопреки прямым указаниям свыше, предпринял ряд мер в целях сохранения боеготовности дивизии. К сожалению., для меня этот вопрос так и остался неясным. Разразившаяся война все это сразу отодвину назад, и новые события и заботы невольно захлестнули нас. Впоследствии мне так и не удалось это выяснить, так как Микушев Н.Г. героически погиб во время боев нашей дивизии под Киевом.
К вечеру, в памятную субботу, 21 июня, накануне войны, весь личный состав частей прибыл в лагерь. Наша дивизия стараниями генерал-майора Микушева Н.Г. опять была сосредоточена в одном месте. В 17 часов командир дивизии начал совещание с командирами частей и их заместителями по политчасти, Сначала были заслушаны краткие доклады некоторых командиров о размещении, устройстве и состоянии частей. При этом упоминалось и о настроениях личного состава в связи с упорно державшимися слухами о войне. Основная масса красноармейцев и командиров высказывала недовольство тем, что мы очень многое спускаем немецким фашистам, даже не открываем огня по самолетам и тем самым позволяем им беспрепятственно нарушать государственную границу и летать над нашей территорией.
Затем командир дивизии дал ряд обычных указаний об устранении замеченных им недочетов в несении лагерной службы и только после этого перешел к самому главному и злободневному вопросу.
– Я полагаю, – начал он. – что вы понимаете общее положение в свете сообщения ТАСС и в то же время по-серьезному оцениваете нашу конкретную обстановку. Мы с вами находимся в приграничной дивизии, и наша задача заключается в защите государственных интересов здесь, непосредственно на границе. Эта задача известна нам не сегодня и не вчера, а с момента прибытия дивизии на границу. И тем более эта задача с нас не снимается сейчас, когда в приграничной зоне, как вам известно, создалась довольно-таки неясная и тревожная обстановка. Среди местного населения продолжают упорно держаться слухи о скорой войне. Вы сами видите, как немецкие самолеты нарушают границу и летают над нашей территорией. Непосредственно перед нами к самой границе только за последние дни немцы подвели крупные силы, – затем, несколько помолчав, как будто что-то припоминая, он продолжал:
– Я воевал в первую мировую войну и очень хорошо познал коварство кайзеров-ской армии. Ну, а фашисты, пожалуй, будут еще похлеще. Мы с вами должны быть готовы к самому худшему с их стороны. Думаю, что вы меня понимаете, – и уже с более твердыми нотками в голосе закончил, как бы отдавая приказание:
– Начальник штаба дивизии остается в лагерях до утра. Командиры частей тоже. Начсоставу отпуска сегодня сократить до минимума – лучше всем быть в лагерях. Командирам частей лично и особо тщательно проверить готовность дежурных подразделений, выделяемых по известному вам плану (речь шла об усиленных передовых отрядах стрелковых полков, предусматриваемых мобпланом на случай войны).
Около полуночи, закончив свою работу и выслушав по телефону доклады начальников штабов полков о готовности дежурных подразделений, я лег спать, не предполагая, что через несколько часов вооруженный до зубов, затаившийся жестокий враг без объявления войны нападет на нашу Родину.
zhistory.org.ua/eremin41.htm
Командир 41 стрелковой дивизии генерал-майор Микушев Н.Г. принял решение сосредоточить полки дивизии в лагерях. Без ведома командования армии. Это спасло дивизию 22 июня от разгрома.
Пожалуйста Войти или Регистрация, чтобы присоединиться к беседе.
- Maikl
- Автор темы
- Не в сети
- ДВВАИУ`шникЪ
Взад
Больше
- Сообщений: 2323
- Спасибо получено: 1834
01 март 2017 23:34 - 01 март 2017 23:40 #53274
от Maikl
Maikl ответил в теме Великая Отечественная война: июньская катастрофа глазами...
20-21 июня 1941 года: продолжение
Захаров М.В. - Начальник штаба Одесского военного округа
Затем я вызвал к аппарату Бодо оперативного дежурного по Генеральному штабу и спросил, когда можно ожидать передачу шифровки особой важности. Дежур-ный ответил, что пока не знает. Оценив создавшееся положение, я около 23 часов решил вызвать командиров 14, 35 и 48-го стрелковых корпусов и начальника штаба 2-го кавалерийского корпуса.
Первым к аппарату СТ-35 подошел командир 14-го корпуса генерал-майор Д. Г. Егоров, вторым — командир 35-го корпуса тогда комбриг И. Ф. Дашичев, а за-тем — начальник штаба 2-го кавкорпуса полковник М. Д. Грецов. Командиру 48-го корпуса Р. Я. Малиновскому распоряжение передавалось по аппарату Морзе. Всем им были даны следующие указания:
1) штабы и войска поднять по боевой тревоге и вывести из населенных пунктов;
2) частям прикрытия занять свои районы;
3) установить связь с пограничными частями.
К этому времени в штабе по срочному вызову собрались начальники отделов и родов войск, командующий ВВС округа. Тут же присутствовал командир 2-го механизированного корпуса генерал-лейтенант ТО. В. Новосельский, прибывший из Тирасполя. Я информировал их о том, что ожидается телеграмма особой важности и что мною отданы соответствующие приказания командирам соединений. Командиру 2-го мехкорпуса также было дано указание привести части корпуса в боевую готовность и вывести их в намеченные выжидательные районы.
Таким образом, непосредственно в приграничной полосе (Одесского военного округа по боевой тревоге были подняты 7 стрелковых, 2 кавалерийские, 2 танковые и механизированная дивизии и 2' укрепленных района. Во втором эшелоне округа оставались 150-я стрелковая дивизия и дивизии 7-го стрелкового корпуса (на третий день войны этот корпус был передан в состав Юго-Западного фронта).
Когда командующему ВВС округа было предложено к рассвету рассредоточить авиацию по оперативным аэродромам, он высказал возражения, мотивируя их тем, что при посадке на оперативные аэродромы будет повреждено много самолетов. Только после отдачи письменного приказания командующий ВВС при-ступил к его исполнению.
militera.lib.ru/memo/russian/zaharov_mv/06.html
Захаров М.В. вопреки приказам Москвы поднял Одесский округ по тревоге в 23 - 00 21 июня 1941 года. Директива Наркома была отправлена из Москвы в 00-30 22 июня. Про "Тревогу" там написали неопределенно.
Захаров Г.Н. - командир 43-й истребительной авиационной дивизии Западного ОВО
С ноября 1937 г. воевал в Китае. По возвращении из Китая летом 1938 года был произведён из старших лейтенантов сразу в полковники,
А у меня в ту ночь до рассвета спокойных часов уже не было.
Сначала пришла директива за подписью С. К. Тимошенко и Г. К. Жукова. Она начиналась словами: "В течение 22-23.6.41 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ПВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Нападение может начаться с провокационных действий". Это широко известный документ. Командирам приказывалось привести все части в боевую готовность и принять ряд конкретных, понятных каждому военному человеку мер. В частности, что касается авиации: "...перед рассветом 22.6.41 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать". Надо ли говорить, что за те считанные часы, которые оставались до начала войны, рассредоточить десятки авиационных полков, сотни машин, скопившихся на приграничных аэродромах, да еще и таких, скажем, машин, как "миги", на которых никто, кроме отдельных командиров полков и эскадрилий, не летал, оказалось невозможным. Поэтому после первых массированных ударов с воздуха по приграничным аэроузлам уцелели и сохранили боеспособность только те отдельные авиационные полки и эскадрильи, которые согласно планам предвоенных летних учений уже находились на полевых аэродромах и площадках.
militera.lib.ru/memo/russian/zaharov/index.html
Посмотрим еще раз Директиву Наркома, переданную в войска в 00-30 22 июня 1941 года.
«Военным советам ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО.
Копия: Народному комиссару Военно-Морского Флота.
1. В течение 22-23.6.41 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибО-ВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Нападение может начаться с провокационных действий.
2. Задача наших войск — не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников.
3. Приказываю:
а) в течение ночи на 22.6.41 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;
б) перед рассветом 22.6.41 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать;
в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточенно и замаскированно;
г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;
д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.
Тимошенко. Жуков.
21.6.41г.».
Директива приказывает скрытно занять "огневые точки укреп.районов". Занимать "предполье" - рубежы обороны на границе, армиям прикрытия приказа нет.
По авиации пункт "б" директивы не выполним.
Вот, что написал сам Г.К.Жуков, подписавшмй Директиву
Олег Плясунов написал про предательство. Тут не предательство! Объявить предателем И.В.Сталина - несерьезно. А вот, что тут было - пусть каждый делает свой вывод.
Захаров М.В. - Начальник штаба Одесского военного округа
Затем я вызвал к аппарату Бодо оперативного дежурного по Генеральному штабу и спросил, когда можно ожидать передачу шифровки особой важности. Дежур-ный ответил, что пока не знает. Оценив создавшееся положение, я около 23 часов решил вызвать командиров 14, 35 и 48-го стрелковых корпусов и начальника штаба 2-го кавалерийского корпуса.
Первым к аппарату СТ-35 подошел командир 14-го корпуса генерал-майор Д. Г. Егоров, вторым — командир 35-го корпуса тогда комбриг И. Ф. Дашичев, а за-тем — начальник штаба 2-го кавкорпуса полковник М. Д. Грецов. Командиру 48-го корпуса Р. Я. Малиновскому распоряжение передавалось по аппарату Морзе. Всем им были даны следующие указания:
1) штабы и войска поднять по боевой тревоге и вывести из населенных пунктов;
2) частям прикрытия занять свои районы;
3) установить связь с пограничными частями.
К этому времени в штабе по срочному вызову собрались начальники отделов и родов войск, командующий ВВС округа. Тут же присутствовал командир 2-го механизированного корпуса генерал-лейтенант ТО. В. Новосельский, прибывший из Тирасполя. Я информировал их о том, что ожидается телеграмма особой важности и что мною отданы соответствующие приказания командирам соединений. Командиру 2-го мехкорпуса также было дано указание привести части корпуса в боевую готовность и вывести их в намеченные выжидательные районы.
Таким образом, непосредственно в приграничной полосе (Одесского военного округа по боевой тревоге были подняты 7 стрелковых, 2 кавалерийские, 2 танковые и механизированная дивизии и 2' укрепленных района. Во втором эшелоне округа оставались 150-я стрелковая дивизия и дивизии 7-го стрелкового корпуса (на третий день войны этот корпус был передан в состав Юго-Западного фронта).
Когда командующему ВВС округа было предложено к рассвету рассредоточить авиацию по оперативным аэродромам, он высказал возражения, мотивируя их тем, что при посадке на оперативные аэродромы будет повреждено много самолетов. Только после отдачи письменного приказания командующий ВВС при-ступил к его исполнению.
militera.lib.ru/memo/russian/zaharov_mv/06.html
Захаров М.В. вопреки приказам Москвы поднял Одесский округ по тревоге в 23 - 00 21 июня 1941 года. Директива Наркома была отправлена из Москвы в 00-30 22 июня. Про "Тревогу" там написали неопределенно.
Захаров Г.Н. - командир 43-й истребительной авиационной дивизии Западного ОВО
С ноября 1937 г. воевал в Китае. По возвращении из Китая летом 1938 года был произведён из старших лейтенантов сразу в полковники,
А у меня в ту ночь до рассвета спокойных часов уже не было.
Сначала пришла директива за подписью С. К. Тимошенко и Г. К. Жукова. Она начиналась словами: "В течение 22-23.6.41 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ПВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Нападение может начаться с провокационных действий". Это широко известный документ. Командирам приказывалось привести все части в боевую готовность и принять ряд конкретных, понятных каждому военному человеку мер. В частности, что касается авиации: "...перед рассветом 22.6.41 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать". Надо ли говорить, что за те считанные часы, которые оставались до начала войны, рассредоточить десятки авиационных полков, сотни машин, скопившихся на приграничных аэродромах, да еще и таких, скажем, машин, как "миги", на которых никто, кроме отдельных командиров полков и эскадрилий, не летал, оказалось невозможным. Поэтому после первых массированных ударов с воздуха по приграничным аэроузлам уцелели и сохранили боеспособность только те отдельные авиационные полки и эскадрильи, которые согласно планам предвоенных летних учений уже находились на полевых аэродромах и площадках.
militera.lib.ru/memo/russian/zaharov/index.html
Посмотрим еще раз Директиву Наркома, переданную в войска в 00-30 22 июня 1941 года.
«Военным советам ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО.
Копия: Народному комиссару Военно-Морского Флота.
1. В течение 22-23.6.41 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибО-ВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Нападение может начаться с провокационных действий.
2. Задача наших войск — не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников.
3. Приказываю:
а) в течение ночи на 22.6.41 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;
б) перед рассветом 22.6.41 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать;
в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточенно и замаскированно;
г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;
д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.
Тимошенко. Жуков.
21.6.41г.».
Директива приказывает скрытно занять "огневые точки укреп.районов". Занимать "предполье" - рубежы обороны на границе, армиям прикрытия приказа нет.
По авиации пункт "б" директивы не выполним.
Вот, что написал сам Г.К.Жуков, подписавшмй Директиву
Что получилось из этого запоздалого распоряжения, мы увидим дальше.
Олег Плясунов написал про предательство. Тут не предательство! Объявить предателем И.В.Сталина - несерьезно. А вот, что тут было - пусть каждый делает свой вывод.
Пожалуйста Войти или Регистрация, чтобы присоединиться к беседе.
- Maikl
- Автор темы
- Не в сети
- ДВВАИУ`шникЪ
Взад
Больше
- Сообщений: 2323
- Спасибо получено: 1834
05 март 2017 22:30 - 05 март 2017 22:49 #53315
от Maikl
Maikl ответил в теме Великая Отечественная война: июньская катастрофа глазами...
20-21 июня продолжение
Рябышев Д.И. - командир 8-го мех.корпуса Киевского особого военного округа
20 июня 1941 года я получил от командующего войсками Киевского Особого военного округа генерал-полковника М. П. Кирпоноса совершенно секретный пакет: лично мне предписывалось незамедлительно выехать к границе и произвести рекогносцировку района предполагаемых действий 8-го механизированного корпуса. Особое внимание при этом надлежало обратить на состояние мостов и дорог. Словом, основная задача личной командирской разведки заключалась в том, чтобы иметь полные данные о возможности прохождения танков.
В этот же день отправился в путь. Между селениями слева и справа от дороги колосились тучные хлеба, упругий ветер перекатывал широкие желто-зеленые волны... Зрел прекрасный урожай! Второй урожай на земле Западной Украины без помещиков и фабрикантов. Через два с половиной месяца мы собирались отметить вторую годовщину освобождения Красной Армией братьев-украинцев.
На своем маршруте я делал остановки. Осматривал рельеф местности, опушки леса, заболоченные поймы рек и мосты. Останавливался у каждого моста, у каждой речки. Наконец впереди показался город Перемышль, древняя крепость. По реке Сан проходила граница. Дальше, за рекой, располагались немецко-фашистские войска. Командирская разведка длилась два дня. За эти дни мысль снова и снова возвращалась к содержанию совершенно секретного пакета. «Наверное, что-то ожидается, — думал я. — Видно, и командующего войсками округа тревожат дислокация .войск Германии вдоль нашей границы, частые нарушения немецкими самолетами нашего воздушного пространства».
По данным Разведывательного управления Генерального штаба, на киевском направлении германское командование сосредоточило несколько десятков пехотных, моторизованных и танковых дивизий. Ясно, что такая концентрация сил ведется неспроста. В любую минуту нужно быть готовым ко всему. К сожалению, готовность наших соединений, в том числе и 8-го механизированного корпуса, была еще неполной.
Дивизии мехкорпуса, входившего в оперативное подчинение 26-й армии генерал-лейтенанта Ф. Я. Костенко, дислоцировались на некотором удалении от границы; в Дрогобыче находились 7-я моторизованная дивизия и корпусные части, в городе Стрый — 12-я танковая дивизия, в Садовой Вишне — 34-я танковая. Впереди нас находились другие соединения армии, но если фашистская Германия нападет на нашу страну, корпус сразу же будет вынужден вести активные боевые действия.
Думая об этом, я, конечно, не предполагал, что до начала войны остаются не дни, а часы. После полудня вторых суток рекогносцировки (было это в субботу 21 июня) севернее Перемышля я увидел, как появились восемь фашистских самолетов-разведчиков. На сравнительно небольшой высоте они пересекли границу и, разбившись на пары, направились в глубь нашей территории. Вели себя гитлеровские летчики более чем нагло: на бреющем полете рыскали во всех направлениях, кружили над местами расположения войск, над военными объектами, над дорогами. Уже сам этот факт методического ведения воздушной разведки свидетельствовал о многом.
Окончив рекогносцировку, я решил, не заезжая в Дрогобыч, отправиться в Самбор к командующему 26-й армией генерал-лейтенанту Ф. Я. Костенко поделиться своими мыслями, доложить о результатах разведки. Но в Самборе меня ждало разочарование. Командарма в штабе не оказалось, он был в войсках. Принял меня начальник штаба армии полковник И. С. Варенников. Мой доклад о тревожном положении на границе на него не произвел заметного впечатления. Доводы о назревающей военной угрозе, не знаю, искренне или нет, он отвергал.
— Ваши опасения более чем несостоятельны, — говорил Варенников. — Если бы дело шло к войне, то нас официально поставили бы об этом в известность. Были бы запрещены отпуска командирам и вывод артчастей на полигоны. Войска находились бы в состоянии повышенной боеготовности. А ведь приказов об этом нет. Что касается фашистских самолетов, то они и раньше летали. Быть может, это делают безответственные летчики. Так что же, палить по ним? Пусть дипломаты регулируют такие дела.
Попрощавшись с начальником штаба армии, я выехал в Дрогобыч. Тревожные мысли по-прежнему не давали покоя. Прибыв, хотел по телефону переговорить с командармом о своих опасениях. Но генерала Ф. Я. Костенко снова не оказалось на месте.
В Дрогобыче, в Доме Красной Армии, в тот вечер состоялся большой концерт для военнослужащих гарнизона и их семей. В переполненном зале тепло принимался каждый номер программы. Люди были в хорошем настроении. Во время перерыва ко мне подходили командиры и члены их семей. Мы обсуждали вопрос, как провести свой завтрашний выходной день. Концерт и разговоры с сослуживцами в какой-то мере развеяли мои мрачные мысли, отвлекли от тревог и забот. Но ненадолго. Вернувшись домой, я решил с рассветом снова поехать в штаб армии, переговорить с командармом. И быстро уснул.
militera.lib.ru/memo/russian/ryabyshev_di/index.html
Поппель Н.К. - бригадный комиссар, замполит 8-го механизированного корпуса Киевского особого военного округа
Хорошо запомнились и другие характерные детали того времени. Что ни день, военные самолеты Германии «по ошибке» пролетали над нами. Еще ранней весной к нам в Дрогобыч явились одетые в гражданское платье немцы с мандатами организации по розыску останков и могил германских военнослужащих. И не надо было обладать особой проницательностью, чтобы разглядеть военную выправку этих «штатских гробокопателей» и понять действительные цели их предприятия...
В субботу 21 июня сорок первого года в гарнизонном Доме Красной Армии, как и обычно, состоялся вечер. Приехал из округа красноармейский ансамбль песни и пляски. Я едва успел забежать домой, переодеться. Когда входил в зал, концерт уже начался. Со сцены неслась походная танкистская:
Броня крепка, и танки наши быстры,
И наши люди мужества полны...
Я слушал песню, оглядывая зал, где сидели «наши люди», вспоминая встречи последних дней.
Эти дни мне пришлось провести в одной из дивизий корпуса'. Лишь неделю назад ее танковый парк, состоявший из устаревших машин Т-26, БТ, Т-28, Т-35, пополнился новыми — шестью КВ и десятью Т-34. Со дня на день должно было произойти полное обновление материальной части.
Дивизия переформировывалась. Вместе с заместителем комдива, черноволосым и черноглазым полковым комиссаром Немцовым, человеком немногословным и не склонным к скоропалительным решениям, мы сидели в маленькой комнате, а на столе, рядом с чернильницей в виде танковой башни, лежала стопка «личных дел». В кабинет по очереди входили политработники, перемещавшиеся с одной должности на другую. Были и новички, только что окончившие военно-политическое училище.
Перед нами проходили разные люди.
Бывалые службисты — участники боев за Перекоп и Каховку, политработники среднего поколения, побывавшие недавно в Финляндии и Монголии, привычно и четко отвечали на вопросы. Сохраняя положенную субординацией почтительность, они в то же время оценивающе присматривались к нам. Всем своим видом как бы говорили: «Ну что ж, что ты меня спрашиваешь? Мне тоже интересно, под чьим началом буду служить, и я кое-что пойму по твоим вопросам и репликам. Не впервой».
Молодежи подобные сложности были еще не доступны. Младшие политруки самозабвенно печатали «подход» и «отход», отвечали громко, заученно, смущались, когда их спрашивали о семейном положении. Глядя на такого румяного выпускника, нетрудно было себе представить, с каким трепетом прикалывались на петлицы первые «кубики» и пришивались на рукава алые звездочки политработника.
Выйдя из кабинета, новички просили у писаря листок бумаги и тут же, в комнате общей части, писали письма: сообщали свой новый адрес и, «соблюдая военную тайну», давали понять, что попали в замечательное соединение.
А дивизия и впрямь была незаурядная. Она держала первое место в бронетанковых силах и потому участвовала в московских парадах. Командовал ею полковник Васильев, награжденный за героизм, проявленный в боях, орденами Ленина и Красной Звезды.
Васильев был командиром новой формации. Он закончил военную академию и уже прошел неплохую школу службы и сражений. Когда к нам стали прибывать первые КВ и Т-34, полковник Васильев вместе с полковым комиссаром Немцовым демонстрировали их на дивизионном танкодроме.
Васильеву и Немцеву как-то все удавалось. На все у них хватало времени. Иногда субботним вечером успевали даже подскочить на премьеру во Львов.
Перед отъездом из дивизии я побывал на стадионе, где репетировался намеченный на завтра, 22 июня, спортивный праздник. Небольшая группа красноармейцев хлопотала у специальных щитов — расклеивала на них плакаты. На поле выходили гимнасты, акробаты, гиревики.
Под впечатлением, оставленным у меня людьми этой дивизии и их делами, я пришел на концерт окружного ансамбля. Глядя на то, что происходило на сцене, часто ловил себя на мысли, что у Васильева можно, пожалуй, найти исполнителей не слабее. А концерт был вовсе недурен. На «бис» повторялись пляски, песни подхватывались зрительным залом.
После концерта, по хлебосольной армейской традиции, мы с командиром корпуса генерал-лейтенантом Дмитрием Ивановичем Рябышевым пригласили участников ансамбля на ужин. Домой я вернулся лишь в третьем часу. И хотя уже наступило воскресенье, за мной еще была субботняя задолженность — не успел принять ванну.
Ждать, пока наберется вода, не хотелось. Встал под душ. Теплые струи смывали усталость. Голова работала ясно, и мысли все время возвращались к одному: что сейчас происходит на том берегу Сана?
Нет, то не было предчувствием. Сколько раз позже я слыхал об этой рубежной ночи: «сердце подсказывало», «душа чуяла». У меня ни сердце, ни душа ничего не подсказывали. Просто я, как и многие старшие начальники приграничных соединений, знал фактов больше, чем мог объяснить. Поэтому-то днем, возвращаясь из дивизии Васильева, сделал небольшой крюк и заехал во Львов. Там стоял штаб соседней общевойсковой армии, которой командовал мой друг еще со времен Финляндии генерал-лейтенант Иван Николаевич Музыченко.
Повод для визита был — предстояло уточнить некоторые детали, связанные с недавними учениями. Но и я, и Иван Николаевич понимали, что приезд мой вызван не этим.
— Ну ладно, давай о деле, — прервал меня Музыченко. Прямой, открытый, из комиссаров гражданской войны, он не признавал околичностей, презирал дипломатические ухищрения в служебных, а еще более — в личных отношениях.
Я сообщил о споре, недавно вспыхнувшем между Рябышевым и начальником штаба армии, которой мы были подчинены, полковником Варенниковым. Рябышев, показывая нанесенные на карту всё прибывающие германские дивизии, сказал, что Гитлер готовит войну. Варенников безапелляционно возразил:
— Ручаюсь — еще год войны не будет, даю руку на отсечение...
На стороне Рябышева были многие факты. Не только сосредоточение гитлеровских войск, но и подозрительные нарушения нашего воздушного пространства немецкой авиацией, все большая наглость фашистской разведки, оживление бандеровцев. Варенников же ссылался на сообщение ТАСС. [19]
Концентрацию гитлеровских дивизий у наших границ объяснял распространенной в ту пору версией, будто немцы отводят сюда на отдых свои войска из Франции. На это Рябышев резонно возражал:
— А после чего им отдыхать?
Варенников кипятился: мы, мол, судим о мировых событиях только по обстановке в полосе своего корпуса, не имея никаких данных о том, что делается вдоль всей советско-германской границы...
Когда я рассказал об этом, Иван Николаевич встал из-за стола, подошел к стене и отдернул шторку.
— Думаю, что прав Рябышев, а не Варенников. В полосе нашей армии — тоже концентрация немецких войск. Да еще какая!
Музыченко больше не садился. Он ходил по кабинету. Резким движением то отдергивал шторку, прикрывавшую карту, то задергивал ее.
— У Рябышева, по-моему, верный нюх. Я тоже, на свой риск и страх, кое-что маракую. Тут намечались окружные сборы артиллеристов. Убедил начальство проводить армейские и приказал своим не сосредоточивать артиллерию в одном месте, а выводить полки на полигон поочередно. Да и пехотку, между нами говоря, я из казарм пересадил в УРы. Начальству об этом не спешу докладывать. Как бы не окрестили паникером...
...Резкий настойчивый стук в ванную прервал мои размышления.
— Тебя к телефону.
militera.lib.ru/memo/russian/popel1/index.html
Москаленко К.С. - командир 1-й артиллерийской противотанковой бригады РГК Киевского особого военного округа
В то утро я выслал три разведывательно-рекогносцировочные группы к границе — в районе Любомля, Устилуга, Сокаля. Благодаря этому мы к 19 июня располагали сведениями о том, что вблизи Устилуга и Владимир-Волынского замечено оживленное движение по ту сторону Западного Буга. Стало также известно, что оттуда ведется усиленное наблюдение за нашей стороной, а немецкие саперы удаляют инженерные заграждения на границе.
У меня не оставалось сомнений в том, что фашисты нападут на нас в один из ближайших дней. Так я и сказал командующему армией.
Этот наш разговор произошел 20 июня, когда Потапов вновь вызвал меня к себе в Луцк. Всегда очень корректный, Михаил Иванович на этот раз был так взволнован, что даже не пригласил сесть. Впрочем, он и сам был на ногах. Поздоровавшись и продолжая нервно вышагивать по кабинету, он как-то прямо, в упор, спросил, что я думаю о возможности войны с немцами. Услышав мой ответ, что за Бугом готовятся к нападению и столкновения нам не избежать, он перестал ходить, повернулся ко мне и резко сказал:
— Нам действительно нужно быть начеку. Похоже, что фашисты и впрямь не нынче, так завтра нападут на нас. И не одни мы с тобой так думаем.
Он взял со стола листок, протянул мне. Это было распоряжение генерал-полковника Кирпоноса, сделанное им, как я узнал впоследствии, по указанию наркома обороны. В распоряжении отмечалось, что многие командиры неоправданно увлекаются созданием красивых парков для машин и орудий, в яркие цвета раскрашивают боевую технику и при этом держат ее на открытых площадках. Далее предписывалось немедленно вывести всю боевую технику из открытых мест в леса, рассредоточить и укрыть ее от наблюдения как наземного, так и особенно с воздуха.
Все эти замечания относились и к 1-й артиллерийской противотанковой бригаде. Буквально два дня назад мы закончили оборудование точно такого парка, о каких писал командующий округом. Расчистили дорожки и площадки, посыпали их желтым песком и даже сделали обрамление из мелких камешков. 18 июня, когда все это было готово, у нас в лагере побывал командарм. А так как у танкистов, к числу которых и он принадлежал, устройство образцовых парков боевых машин было традицией, то ему наши старания очень понравились.
Теперь же оказалось, что хвалить нас в этом отношении не за что.
Возвратившись в Киверцы, в лагерь, я собрал командный состав и сообщил о требовании командующего войсками округа. Тут же определил места рассредоточения частей и приказал немедленно вывести из парка и замаскировать в лесу всю боевую технику, а к исходу следующего дня сделать то же самое с тягачами, автомобилями и другими машинами.
Когда под вечер 21 июня в расположение бригады прибыл генерал Потапов, этот приказ был уже выполнен. Командарм ознакомился с рассредоточением и маскировкой частей, сказал, что доволен.
Наступила ночь на 22 июня. Мне нужно было попасть рано утром в штаб армии, поэтому я решил заночевать в Луцке. В лагере все уже спали, когда я уехал. Со мной были мой адъютант старший лейтенант Н. И. Губанов и шофер В. А. Кекелия. Вскоре мы были в городе, на временной квартире, предоставленной мне по распоряжению Потапова. Наскоро поужинав, легли спать.
militera.lib.ru/memo/russian/moskalenko-1/index.html
Владимирский А.В. - начальник 1-го отделения оперативного отдела штаба 5-й армии КОВО
В наше воздушное пространство часто вторгались самолеты противника для ведения разведки. Открывать же зенитный огонь по немецким самолетам или сбивать их истребительной авиацией было запрещено, чтобы не вызвать обострения отношений с Германией.
Перед войной заметно активизировалась подрывная деятельность националистического подполья.
Участились террористические акты оуновцев против работников местных советских и партийных органов, распространялись листовки антисоветского содержания.
О сосредоточении крупных немецко-фашистских сил на границе с КОВО, основная масса которых сконцентрировалась на томашувско-сандомирском направлении, то есть перед фронтом 5-й армии, отмечалось и в разведсводках штаба КОВО, однако выводы о целях этого сосредоточения делались неверные. Так, в разведсводке штаба КОВО № 3 от 20 июня 1941 г. указывалось, что "крупное движение всех родов войск и транспортов... преследует какую-то демонстративную цель или связано с проведением учений". Состав, нумерация и местоположение соединений противника нашей разведкой были вскрыты не точно и не полностью. Так, перед 5-й армией отмечалось наличие только 15 дивизий противника, в том числе лишь двух танковых дивизий. В действительности же была 21 дивизия, в том числе 5 танковых. Сосредоточение 1-й танковой группы перед 5-й армией, а также штабов группы армий "Юг" и 6-й армии перед КОВО вообще не отмечалось.
И наконец, убедительным свидетельством готовности немецко-фашистских войск к нападению на Советский Союз были показания обер-ефрейтора 75-й пехотной дивизии, перебежавшего в 21 час 21 июня на советскую сторону в районе Сокаля, который сообщил о том, что немецкие войска перейдут в наступление в 4 часа 22 июня, о чем было немедленно доложено в штаб КОВО, а оттуда — в Москву.
В связи с тревожной обстановкой на западной границе СССР командованием КОВО и 5-й армии по указанию Генерального штаба и самостоятельно были проведены лишь некоторые мероприятия по повышению боевой готовности войск.
В целом стрелковые соединения 5-й армии вместе с входившими в их состав артиллерийскими, инженерными частями и войсками связи были подготовлены, сколочены и боеспособны. Их первые эшелоны могли быть готовь к выполнению боевых задач через 6—8 часов после объявления боевой тревоги.
План прикрытия государственной границы в полосе 5-й армии, по существу представлявший наметку армейской оборонительной операции, имел ряд существенных недостатков. Так, например, предусматривался только один вариант развертывания войск армии — на приграничном оборонительном рубеже. Совершенно не учитывалась возможность нападения противника до занятия этого рубежа нашими войсками, на этот случай не были предусмотрены и подготовлены запасные рубежи в глубине и возможные варианты развертывания на них войск армии.
В среднем на одну стрелковую дивизию первого эшелона приходилось 45 км обороняемого фронта, а на стрелковый батальон — 6-7 км, что в 3-4 раза превышало существовавшие тогда тактические нормы обороны.
militera.lib.ru/h/vladimirsky/index.html
В приграничных округах получились "ножницы". Директива (не совсем понятная) Наркома Обороны была отправлена к ним в 00-30. Округа ее получили в третьем часу 22 июня. Их первые эшелоны могли быть готовы к выполнению боевых задач через 6—8 часов после объявления боевой тревоги.
А в три немцы открыли огонь. Только там, где командиры в нарушение приказов Москвы, подняли полки по тревоге 21 июня и выдвинули их в "предполье" на рубежи обороны, эти полки были готовы к выполнению боевых задач.
Рябышев Д.И. - командир 8-го мех.корпуса Киевского особого военного округа
20 июня 1941 года я получил от командующего войсками Киевского Особого военного округа генерал-полковника М. П. Кирпоноса совершенно секретный пакет: лично мне предписывалось незамедлительно выехать к границе и произвести рекогносцировку района предполагаемых действий 8-го механизированного корпуса. Особое внимание при этом надлежало обратить на состояние мостов и дорог. Словом, основная задача личной командирской разведки заключалась в том, чтобы иметь полные данные о возможности прохождения танков.
В этот же день отправился в путь. Между селениями слева и справа от дороги колосились тучные хлеба, упругий ветер перекатывал широкие желто-зеленые волны... Зрел прекрасный урожай! Второй урожай на земле Западной Украины без помещиков и фабрикантов. Через два с половиной месяца мы собирались отметить вторую годовщину освобождения Красной Армией братьев-украинцев.
На своем маршруте я делал остановки. Осматривал рельеф местности, опушки леса, заболоченные поймы рек и мосты. Останавливался у каждого моста, у каждой речки. Наконец впереди показался город Перемышль, древняя крепость. По реке Сан проходила граница. Дальше, за рекой, располагались немецко-фашистские войска. Командирская разведка длилась два дня. За эти дни мысль снова и снова возвращалась к содержанию совершенно секретного пакета. «Наверное, что-то ожидается, — думал я. — Видно, и командующего войсками округа тревожат дислокация .войск Германии вдоль нашей границы, частые нарушения немецкими самолетами нашего воздушного пространства».
По данным Разведывательного управления Генерального штаба, на киевском направлении германское командование сосредоточило несколько десятков пехотных, моторизованных и танковых дивизий. Ясно, что такая концентрация сил ведется неспроста. В любую минуту нужно быть готовым ко всему. К сожалению, готовность наших соединений, в том числе и 8-го механизированного корпуса, была еще неполной.
Дивизии мехкорпуса, входившего в оперативное подчинение 26-й армии генерал-лейтенанта Ф. Я. Костенко, дислоцировались на некотором удалении от границы; в Дрогобыче находились 7-я моторизованная дивизия и корпусные части, в городе Стрый — 12-я танковая дивизия, в Садовой Вишне — 34-я танковая. Впереди нас находились другие соединения армии, но если фашистская Германия нападет на нашу страну, корпус сразу же будет вынужден вести активные боевые действия.
Думая об этом, я, конечно, не предполагал, что до начала войны остаются не дни, а часы. После полудня вторых суток рекогносцировки (было это в субботу 21 июня) севернее Перемышля я увидел, как появились восемь фашистских самолетов-разведчиков. На сравнительно небольшой высоте они пересекли границу и, разбившись на пары, направились в глубь нашей территории. Вели себя гитлеровские летчики более чем нагло: на бреющем полете рыскали во всех направлениях, кружили над местами расположения войск, над военными объектами, над дорогами. Уже сам этот факт методического ведения воздушной разведки свидетельствовал о многом.
Окончив рекогносцировку, я решил, не заезжая в Дрогобыч, отправиться в Самбор к командующему 26-й армией генерал-лейтенанту Ф. Я. Костенко поделиться своими мыслями, доложить о результатах разведки. Но в Самборе меня ждало разочарование. Командарма в штабе не оказалось, он был в войсках. Принял меня начальник штаба армии полковник И. С. Варенников. Мой доклад о тревожном положении на границе на него не произвел заметного впечатления. Доводы о назревающей военной угрозе, не знаю, искренне или нет, он отвергал.
— Ваши опасения более чем несостоятельны, — говорил Варенников. — Если бы дело шло к войне, то нас официально поставили бы об этом в известность. Были бы запрещены отпуска командирам и вывод артчастей на полигоны. Войска находились бы в состоянии повышенной боеготовности. А ведь приказов об этом нет. Что касается фашистских самолетов, то они и раньше летали. Быть может, это делают безответственные летчики. Так что же, палить по ним? Пусть дипломаты регулируют такие дела.
Попрощавшись с начальником штаба армии, я выехал в Дрогобыч. Тревожные мысли по-прежнему не давали покоя. Прибыв, хотел по телефону переговорить с командармом о своих опасениях. Но генерала Ф. Я. Костенко снова не оказалось на месте.
В Дрогобыче, в Доме Красной Армии, в тот вечер состоялся большой концерт для военнослужащих гарнизона и их семей. В переполненном зале тепло принимался каждый номер программы. Люди были в хорошем настроении. Во время перерыва ко мне подходили командиры и члены их семей. Мы обсуждали вопрос, как провести свой завтрашний выходной день. Концерт и разговоры с сослуживцами в какой-то мере развеяли мои мрачные мысли, отвлекли от тревог и забот. Но ненадолго. Вернувшись домой, я решил с рассветом снова поехать в штаб армии, переговорить с командармом. И быстро уснул.
militera.lib.ru/memo/russian/ryabyshev_di/index.html
Поппель Н.К. - бригадный комиссар, замполит 8-го механизированного корпуса Киевского особого военного округа
Хорошо запомнились и другие характерные детали того времени. Что ни день, военные самолеты Германии «по ошибке» пролетали над нами. Еще ранней весной к нам в Дрогобыч явились одетые в гражданское платье немцы с мандатами организации по розыску останков и могил германских военнослужащих. И не надо было обладать особой проницательностью, чтобы разглядеть военную выправку этих «штатских гробокопателей» и понять действительные цели их предприятия...
В субботу 21 июня сорок первого года в гарнизонном Доме Красной Армии, как и обычно, состоялся вечер. Приехал из округа красноармейский ансамбль песни и пляски. Я едва успел забежать домой, переодеться. Когда входил в зал, концерт уже начался. Со сцены неслась походная танкистская:
Броня крепка, и танки наши быстры,
И наши люди мужества полны...
Я слушал песню, оглядывая зал, где сидели «наши люди», вспоминая встречи последних дней.
Эти дни мне пришлось провести в одной из дивизий корпуса'. Лишь неделю назад ее танковый парк, состоявший из устаревших машин Т-26, БТ, Т-28, Т-35, пополнился новыми — шестью КВ и десятью Т-34. Со дня на день должно было произойти полное обновление материальной части.
Дивизия переформировывалась. Вместе с заместителем комдива, черноволосым и черноглазым полковым комиссаром Немцовым, человеком немногословным и не склонным к скоропалительным решениям, мы сидели в маленькой комнате, а на столе, рядом с чернильницей в виде танковой башни, лежала стопка «личных дел». В кабинет по очереди входили политработники, перемещавшиеся с одной должности на другую. Были и новички, только что окончившие военно-политическое училище.
Перед нами проходили разные люди.
Бывалые службисты — участники боев за Перекоп и Каховку, политработники среднего поколения, побывавшие недавно в Финляндии и Монголии, привычно и четко отвечали на вопросы. Сохраняя положенную субординацией почтительность, они в то же время оценивающе присматривались к нам. Всем своим видом как бы говорили: «Ну что ж, что ты меня спрашиваешь? Мне тоже интересно, под чьим началом буду служить, и я кое-что пойму по твоим вопросам и репликам. Не впервой».
Молодежи подобные сложности были еще не доступны. Младшие политруки самозабвенно печатали «подход» и «отход», отвечали громко, заученно, смущались, когда их спрашивали о семейном положении. Глядя на такого румяного выпускника, нетрудно было себе представить, с каким трепетом прикалывались на петлицы первые «кубики» и пришивались на рукава алые звездочки политработника.
Выйдя из кабинета, новички просили у писаря листок бумаги и тут же, в комнате общей части, писали письма: сообщали свой новый адрес и, «соблюдая военную тайну», давали понять, что попали в замечательное соединение.
А дивизия и впрямь была незаурядная. Она держала первое место в бронетанковых силах и потому участвовала в московских парадах. Командовал ею полковник Васильев, награжденный за героизм, проявленный в боях, орденами Ленина и Красной Звезды.
Васильев был командиром новой формации. Он закончил военную академию и уже прошел неплохую школу службы и сражений. Когда к нам стали прибывать первые КВ и Т-34, полковник Васильев вместе с полковым комиссаром Немцовым демонстрировали их на дивизионном танкодроме.
Васильеву и Немцеву как-то все удавалось. На все у них хватало времени. Иногда субботним вечером успевали даже подскочить на премьеру во Львов.
Перед отъездом из дивизии я побывал на стадионе, где репетировался намеченный на завтра, 22 июня, спортивный праздник. Небольшая группа красноармейцев хлопотала у специальных щитов — расклеивала на них плакаты. На поле выходили гимнасты, акробаты, гиревики.
Под впечатлением, оставленным у меня людьми этой дивизии и их делами, я пришел на концерт окружного ансамбля. Глядя на то, что происходило на сцене, часто ловил себя на мысли, что у Васильева можно, пожалуй, найти исполнителей не слабее. А концерт был вовсе недурен. На «бис» повторялись пляски, песни подхватывались зрительным залом.
После концерта, по хлебосольной армейской традиции, мы с командиром корпуса генерал-лейтенантом Дмитрием Ивановичем Рябышевым пригласили участников ансамбля на ужин. Домой я вернулся лишь в третьем часу. И хотя уже наступило воскресенье, за мной еще была субботняя задолженность — не успел принять ванну.
Ждать, пока наберется вода, не хотелось. Встал под душ. Теплые струи смывали усталость. Голова работала ясно, и мысли все время возвращались к одному: что сейчас происходит на том берегу Сана?
Нет, то не было предчувствием. Сколько раз позже я слыхал об этой рубежной ночи: «сердце подсказывало», «душа чуяла». У меня ни сердце, ни душа ничего не подсказывали. Просто я, как и многие старшие начальники приграничных соединений, знал фактов больше, чем мог объяснить. Поэтому-то днем, возвращаясь из дивизии Васильева, сделал небольшой крюк и заехал во Львов. Там стоял штаб соседней общевойсковой армии, которой командовал мой друг еще со времен Финляндии генерал-лейтенант Иван Николаевич Музыченко.
Повод для визита был — предстояло уточнить некоторые детали, связанные с недавними учениями. Но и я, и Иван Николаевич понимали, что приезд мой вызван не этим.
— Ну ладно, давай о деле, — прервал меня Музыченко. Прямой, открытый, из комиссаров гражданской войны, он не признавал околичностей, презирал дипломатические ухищрения в служебных, а еще более — в личных отношениях.
Я сообщил о споре, недавно вспыхнувшем между Рябышевым и начальником штаба армии, которой мы были подчинены, полковником Варенниковым. Рябышев, показывая нанесенные на карту всё прибывающие германские дивизии, сказал, что Гитлер готовит войну. Варенников безапелляционно возразил:
— Ручаюсь — еще год войны не будет, даю руку на отсечение...
На стороне Рябышева были многие факты. Не только сосредоточение гитлеровских войск, но и подозрительные нарушения нашего воздушного пространства немецкой авиацией, все большая наглость фашистской разведки, оживление бандеровцев. Варенников же ссылался на сообщение ТАСС. [19]
Концентрацию гитлеровских дивизий у наших границ объяснял распространенной в ту пору версией, будто немцы отводят сюда на отдых свои войска из Франции. На это Рябышев резонно возражал:
— А после чего им отдыхать?
Варенников кипятился: мы, мол, судим о мировых событиях только по обстановке в полосе своего корпуса, не имея никаких данных о том, что делается вдоль всей советско-германской границы...
Когда я рассказал об этом, Иван Николаевич встал из-за стола, подошел к стене и отдернул шторку.
— Думаю, что прав Рябышев, а не Варенников. В полосе нашей армии — тоже концентрация немецких войск. Да еще какая!
Музыченко больше не садился. Он ходил по кабинету. Резким движением то отдергивал шторку, прикрывавшую карту, то задергивал ее.
— У Рябышева, по-моему, верный нюх. Я тоже, на свой риск и страх, кое-что маракую. Тут намечались окружные сборы артиллеристов. Убедил начальство проводить армейские и приказал своим не сосредоточивать артиллерию в одном месте, а выводить полки на полигон поочередно. Да и пехотку, между нами говоря, я из казарм пересадил в УРы. Начальству об этом не спешу докладывать. Как бы не окрестили паникером...
...Резкий настойчивый стук в ванную прервал мои размышления.
— Тебя к телефону.
militera.lib.ru/memo/russian/popel1/index.html
Москаленко К.С. - командир 1-й артиллерийской противотанковой бригады РГК Киевского особого военного округа
В то утро я выслал три разведывательно-рекогносцировочные группы к границе — в районе Любомля, Устилуга, Сокаля. Благодаря этому мы к 19 июня располагали сведениями о том, что вблизи Устилуга и Владимир-Волынского замечено оживленное движение по ту сторону Западного Буга. Стало также известно, что оттуда ведется усиленное наблюдение за нашей стороной, а немецкие саперы удаляют инженерные заграждения на границе.
У меня не оставалось сомнений в том, что фашисты нападут на нас в один из ближайших дней. Так я и сказал командующему армией.
Этот наш разговор произошел 20 июня, когда Потапов вновь вызвал меня к себе в Луцк. Всегда очень корректный, Михаил Иванович на этот раз был так взволнован, что даже не пригласил сесть. Впрочем, он и сам был на ногах. Поздоровавшись и продолжая нервно вышагивать по кабинету, он как-то прямо, в упор, спросил, что я думаю о возможности войны с немцами. Услышав мой ответ, что за Бугом готовятся к нападению и столкновения нам не избежать, он перестал ходить, повернулся ко мне и резко сказал:
— Нам действительно нужно быть начеку. Похоже, что фашисты и впрямь не нынче, так завтра нападут на нас. И не одни мы с тобой так думаем.
Он взял со стола листок, протянул мне. Это было распоряжение генерал-полковника Кирпоноса, сделанное им, как я узнал впоследствии, по указанию наркома обороны. В распоряжении отмечалось, что многие командиры неоправданно увлекаются созданием красивых парков для машин и орудий, в яркие цвета раскрашивают боевую технику и при этом держат ее на открытых площадках. Далее предписывалось немедленно вывести всю боевую технику из открытых мест в леса, рассредоточить и укрыть ее от наблюдения как наземного, так и особенно с воздуха.
Все эти замечания относились и к 1-й артиллерийской противотанковой бригаде. Буквально два дня назад мы закончили оборудование точно такого парка, о каких писал командующий округом. Расчистили дорожки и площадки, посыпали их желтым песком и даже сделали обрамление из мелких камешков. 18 июня, когда все это было готово, у нас в лагере побывал командарм. А так как у танкистов, к числу которых и он принадлежал, устройство образцовых парков боевых машин было традицией, то ему наши старания очень понравились.
Теперь же оказалось, что хвалить нас в этом отношении не за что.
Возвратившись в Киверцы, в лагерь, я собрал командный состав и сообщил о требовании командующего войсками округа. Тут же определил места рассредоточения частей и приказал немедленно вывести из парка и замаскировать в лесу всю боевую технику, а к исходу следующего дня сделать то же самое с тягачами, автомобилями и другими машинами.
Когда под вечер 21 июня в расположение бригады прибыл генерал Потапов, этот приказ был уже выполнен. Командарм ознакомился с рассредоточением и маскировкой частей, сказал, что доволен.
Наступила ночь на 22 июня. Мне нужно было попасть рано утром в штаб армии, поэтому я решил заночевать в Луцке. В лагере все уже спали, когда я уехал. Со мной были мой адъютант старший лейтенант Н. И. Губанов и шофер В. А. Кекелия. Вскоре мы были в городе, на временной квартире, предоставленной мне по распоряжению Потапова. Наскоро поужинав, легли спать.
militera.lib.ru/memo/russian/moskalenko-1/index.html
Владимирский А.В. - начальник 1-го отделения оперативного отдела штаба 5-й армии КОВО
В наше воздушное пространство часто вторгались самолеты противника для ведения разведки. Открывать же зенитный огонь по немецким самолетам или сбивать их истребительной авиацией было запрещено, чтобы не вызвать обострения отношений с Германией.
Перед войной заметно активизировалась подрывная деятельность националистического подполья.
Участились террористические акты оуновцев против работников местных советских и партийных органов, распространялись листовки антисоветского содержания.
О сосредоточении крупных немецко-фашистских сил на границе с КОВО, основная масса которых сконцентрировалась на томашувско-сандомирском направлении, то есть перед фронтом 5-й армии, отмечалось и в разведсводках штаба КОВО, однако выводы о целях этого сосредоточения делались неверные. Так, в разведсводке штаба КОВО № 3 от 20 июня 1941 г. указывалось, что "крупное движение всех родов войск и транспортов... преследует какую-то демонстративную цель или связано с проведением учений". Состав, нумерация и местоположение соединений противника нашей разведкой были вскрыты не точно и не полностью. Так, перед 5-й армией отмечалось наличие только 15 дивизий противника, в том числе лишь двух танковых дивизий. В действительности же была 21 дивизия, в том числе 5 танковых. Сосредоточение 1-й танковой группы перед 5-й армией, а также штабов группы армий "Юг" и 6-й армии перед КОВО вообще не отмечалось.
И наконец, убедительным свидетельством готовности немецко-фашистских войск к нападению на Советский Союз были показания обер-ефрейтора 75-й пехотной дивизии, перебежавшего в 21 час 21 июня на советскую сторону в районе Сокаля, который сообщил о том, что немецкие войска перейдут в наступление в 4 часа 22 июня, о чем было немедленно доложено в штаб КОВО, а оттуда — в Москву.
В связи с тревожной обстановкой на западной границе СССР командованием КОВО и 5-й армии по указанию Генерального штаба и самостоятельно были проведены лишь некоторые мероприятия по повышению боевой готовности войск.
В целом стрелковые соединения 5-й армии вместе с входившими в их состав артиллерийскими, инженерными частями и войсками связи были подготовлены, сколочены и боеспособны. Их первые эшелоны могли быть готовь к выполнению боевых задач через 6—8 часов после объявления боевой тревоги.
План прикрытия государственной границы в полосе 5-й армии, по существу представлявший наметку армейской оборонительной операции, имел ряд существенных недостатков. Так, например, предусматривался только один вариант развертывания войск армии — на приграничном оборонительном рубеже. Совершенно не учитывалась возможность нападения противника до занятия этого рубежа нашими войсками, на этот случай не были предусмотрены и подготовлены запасные рубежи в глубине и возможные варианты развертывания на них войск армии.
В среднем на одну стрелковую дивизию первого эшелона приходилось 45 км обороняемого фронта, а на стрелковый батальон — 6-7 км, что в 3-4 раза превышало существовавшие тогда тактические нормы обороны.
militera.lib.ru/h/vladimirsky/index.html
В приграничных округах получились "ножницы". Директива (не совсем понятная) Наркома Обороны была отправлена к ним в 00-30. Округа ее получили в третьем часу 22 июня. Их первые эшелоны могли быть готовы к выполнению боевых задач через 6—8 часов после объявления боевой тревоги.
А в три немцы открыли огонь. Только там, где командиры в нарушение приказов Москвы, подняли полки по тревоге 21 июня и выдвинули их в "предполье" на рубежи обороны, эти полки были готовы к выполнению боевых задач.
Спасибо сказали: kombat
Пожалуйста Войти или Регистрация, чтобы присоединиться к беседе.
- Maikl
- Автор темы
- Не в сети
- ДВВАИУ`шникЪ
Взад
Больше
- Сообщений: 2323
- Спасибо получено: 1834
10 март 2017 18:23 - 10 март 2017 19:09 #53360
от Maikl
Maikl ответил в теме Великая Отечественная война: июньская катастрофа глазами...
20-21 июня 1941 года продолжение
... при посещении редакции Военно-исторического журнала 13 августа 1966 года в минуту откровенности Г. К. Жуков сделал характерное признание, записанное на магнитофон:
«Тимошенко кое-что начал двигать, несмотря на строжайшие указания. Берия сейчас же прибежал к Сталину и сказал: вот, мол, военные не выполняют, провоцируют, я имею донесение от ‹…› (неразборчи-во. — Ред.). Сталин немедленно позвонил Тимошенко и дал ему как следует нахлобучку. Этот удар спустился до меня. Что вы смотрите? Немедленно вызвать к телефону Кирпоноса, немедленно отвести, наказать виновных и прочее. Я, конечно, по этой части не отставал. Ну и пошло. А уже другие командующие не рискнули. Давайте приказ, тогда… А кто приказ даст? Кто захочет класть свою голову? Вот, допустим, я, Жуков, чувствуя нависшую над страной опасность, отдаю приказание: «развернуть». Сталину докладывают. На каком основании? На основании опасности. Ну-ка, Берия, возьмите его к себе в подвал. ‹…› Я, конечно, не снимаю с себя ответственности ‹…›».
Синковский Н.М.. - в июне 1941 года — майор, начальник оперативного отделения штаба 28-го стрелкового корпуса Западного особого военного округа
Во второй половине дня 21 июня было закончено командно-штабное учение по теме: «Наступление стрелкового корпуса с преодолением речной преграды». Штаб 28-го стрелкового корпуса сосредоточился на командном пункте, в районе Жабинки. Меня вызвал к себе командир генерал-майор В. С. Попов. Когда я пришел к нему в палатку, здесь был и начальник штаба полковник Г. С. Лукин.
Взглянув на меня, генерал сказал:
— Товарищ майор! Я и начальник штаба уезжаем в Брест. Штаб остается здесь. Дайте людям отдохнуть, а завтра с рассветом, если не получите каких-либо других указаний, ведите штаб на артполигон для участия в учении.
— Оборону штаба на ночь организуйте по боевому расписанию, — добавил начальник штаба.
Минут через десять — пятнадцать после того, как я получил эти приказания, машины генерала и полковника, сверкнув в лучах заходящего солнца, скрылись за кустами у поворота дороги на Брест. Вернулся к себе в палатку и, вызвав нужных командиров, отдал приказания на ночь и утро следующего дня. Затем ко мне зашел один из помощников по оперативному отделению — капитан А. А. Нехай и попросил разрешения уехать в Брест. У капитана была больна жена, и я, предупредив его, что завтра к 8.00 нужно быть на артполигоне, отпустил к семье. На командном пункте заканчивался ужин и жизнь постепенно замирала. Мимо палатки прошло двое.
— Ты не знаешь, почему нас оставили здесь? — спросил один.
Ответа я не расслышал, но такой вопрос и у меня возникал в этот вечер уже не один раз. Почему командир корпуса и начальник штаба уехали в Брест, а штаб оставили здесь, в Жабинке? Может быть, поднимут 6-ю и 42-ю стрелковые дивизии хотя бы по учебной тревоге и выведут их в районы сосредоточения?
Но вряд ли. Ведь нас уже не раз предупреждали о недопустимости таких действий, которые немцы могли бы расценить как провокационные.
Среди многих условий, снижавших боеготовность 28-го стрелкового корпуса, вопрос о дислокации 6-й и 42-й стрелковых дивизий был наиболее важным. Части переходили на новые штаты, перевооружались, не были полностью укомплектованы, привлекались на строительство оборонительных сооружений вдоль границы. Но к началу войны из числа всех забетонированных дотов с гарнизонами, оружием и боеприпасами было около 20 процентов, а полностью готовых полевых позиций ни одна из дивизий, входивших в состав 28-го стрелкового корпуса, не имела. И все же, несмотря на такое большое количество недостатков, сильно снижавших боеготовность корпуса, последний мог создать на километр фронта достаточную плотность обороны и оказать серьезное сопротивление врагу при условии своевременного развертывания 6-й и 42-й стрелковых дивизий.
Вспоминается такой случай. Вскоре после сообщения ТАСС от 14 июня я был в крепости в 333-м стрелковом полку. Вместе с командиром полка полковником Д. И. Матвеевым были в подразделениях. Шла обычная боевая учеба. Во время перерыва нас окружили бойцы, задавали вопросы. Один из них, обращаясь к Матвееву, спросил:
— Скажите, товарищ полковник, когда нас выведут из этой мышеловки?
Матвеев что-то отвечал, говорил о сообщении ТАСС, но чувствовалось, что бойцы не были удовлетворены ответом, они имели свое мнение о целесообразности размещения их полка в крепости.
Командование 28-го стрелкового корпуса учитывало всю опасность размещения двух дивизий в (Брестской) крепости. Учебными тревогами было установлено, что для вывода их в районы сосредоточения требуется до 6 часов времени. Возбудили ходатайство перед командованием 4-й армии и округа о разрешении вывести дивизии из крепости. Разрешения не последовало.
Подготовка штабов проходила как-то однобоко, без учета обстановки на границе. Казалось бы, задача корпуса ясна — прикрытие границы, оборона. Конечно, это не означало, что корпус не нужно готовить к активным действиям, но в данной конкретной обстановке представлялось более нужным тренировать штабы в управлении войсками в сложных условиях внезапного нападения сильного противника. Только что закончилось командно-штабное учение по теме: «Наступление стрелкового корпуса с преодолением речной преграды», а на завтра, после показа новой техники, было намечено учение по теме: «Преодоление второй полосы укрепленного района». Две темы наступательного характера и ни одной, связанной с конкретной обстановкой и задачами. Очень сильна была уверенность, что воевать будем только на территории врага.
А тем временем за Бугом противник сосредоточил большие силы. В город и его окрестности проникали шпионы и диверсанты. Группа немецких офицеров находилась в Бресте официально. Однажды они пришли на вечер в гарнизонный Дом Красной Армии. Один немецкий офицер оскорбил здесь женщину — жену командира. Возмущенные наглостью гитлеровца наши командиры потребовали, чтобы он извинился перед женщиной. С большой неохотой он это сделал. Немецкие офицеры тут же ушли. Перед уходом один из них бросил:
— Мы вам этот случай припомним.
О том, что война не за горами, говорили все. Командный состав Брестского гарнизона пытался эвакуировать свои семьи в глубь страны, но это запретили. Сверху шли указания: провокациям не поддаваться, огня не открывать.
Такие размышления волновали меня в тот памятный вечер 21 июня 1941 года.
rkka1941.blogspot.ru/2010/03/blog-post_9711.html?m=1
Рожнятовский В.А. -- капитан, начальник оперативного отделения 22 танковой дивизии 14 мех. корпуса Западного особого военного округа
Помню, в одной из разведывательных или оперативных сводок, полученных незадолго до начала войны, говорилось, что немцы мобилизовали все лодки, имеющиеся у местного населения приречных районов, стягивают их ночью к берегу и маскируют. Говорилось и о том, что они усиленно строят деревянные плоты по побережью Западного Буга.
Я, как начальник оперативного отделения, докладывал командиру дивизии содержание сводок. И однажды пытался высказать свои соображения. Было бы целесообразно с профилактической целью, не нарушая хода боевой подготовки, вывести дивизию и расположить лагерем на некотором удалении, в условиях, где можно быстро изготовиться к бою.
Генерал дал мне понять, что свои соображения я могу оставить при себе. Тогда, в период культа личности, не принято было высказывать мнение по таким вопросам.
Все осталось по-старому. Больше того, один из полков к 21 июня возвратился из лагерей. Таким образом, 22 июня все подразделения дивизии были на месте.
Никто из нас не знал, когда начнется война. Между тем почти каждый день приносил нам какую-нибудь неприятную новость, которая напоминала о близости врага. По ночам появлялись подозрительные лица, наблюдавшие за жизнью в городке, за расположением объектов. Каждая новая оперативная или разведсводка говорила об усилении активности гитлеровцев на границе.
В частях дивизии улучшили воспитательную работу. Объявили решительную борьбу с болтливостью. Чаще обычного стали проверять несение караульной службы и службы суточного наряда. В этом участвовали не только командиры частей и подразделений, но и командиры штаба.
На воскресенье, 22 июня, был запланирован показ новой техники. Накануне, в субботу, вне всякого плана командир корпуса провел дивизии строевой смотр. Затем в клубе состоялся концерт.
Я в клуб не пошел. Занялся проверкой суточного наряда. Двор опустел. Долго я стоял у ворот и смотрел в сторону границы. Деревья не закрывали обзор горизонта. Там вероятный противник...
20-21 июня 1941 года на границе "творилось что-то невообразимое". (цитата из К.Рокоссовского) Немецкие самолеты летали над нашей территорией звеньями, с подвешенными бомбами.
Рябышев Д.И. - командир 8-го мех. корпуса Киевского ОВО
"я увидел, как появились восемь фашистских самолетов-разведчиков. На сравнительно небольшой высоте они пересекли границу и, разбившись на пары, направились в глубь нашей территории. Вели себя гитлеровские летчики более чем нагло: на бреющем полете рыскали во всех направлениях, кружили над местами расположения войск, над военными объектами, над дорогами. Уже сам этот факт методического ведения воздушной разведки свидетельствовал о многом".
Болдин И.В. - зам. командующего Западным ОВО
"20 июня 1941 года наша разведка донесла, что в 17 часов 41 минуту шесть германских самолетов нарушили советскую государственную границу. Ровно через две минуты появилась вторая группа немецких самолетов. К ним подвешены бомбы. С этим грузом они углубились на нашу территорию на несколько километров".
На границе все видели и чувствовали, что завтра война и докладывали в армии и округа. Оттуда отвечали, - "в Москве видней..."
Воронец.И.И. - июне 1941 года воентехник второго ранга, командир транспортной роты 44-го танкового полка 22-й танковой дивизии 14 мех. корпуса Западного ОВО
Однажды произошел такой случай. В наш подъезд, где на втором этаже жил генерал Пуганов, зашел человек. В это время я с лейтенантами Павлом Козиным и Дмитрием Хрулевым как раз оказался здесь, и нам этот человек показался подозрительным. Мы задержали неизвестного и отправили в особый отдел.
И что же! При обыске у него нашли холодное оружие, план размещения квартир. Квартира генерала была отмечена крестиком. На допросе диверсант признался, что он имел задание заложить взрывчатку в подвале дома.
С этого времени у квартиры генерала на ночь выставлялся пост.
А из штаба округа продолжали идти распоряжения: «Не поддаваться провокациям и соблюдать спокойствие...» «Германия не нападет, не нарушит договора...»
Я с 21 июня находился в очередном отпуске, на завтра у меня был заказан билет на поезд Брест — Москва. Вечером, возвращаясь домой с концерта самодеятельности, мы с женой строили планы поездки.
Дома, в кроватке, раскинув ручонки, спал наш Славик, ему только исполнилось полтора года, собирались показать его бабушке. Жена долго суетилась, чем-то гремела, готовясь к отъезду. Я было уже задремал.
В дальнейшем, в квартиру генерал-майора Пуганова - командира 22-й танковой дивизии, утром 22 июня прилетел немецкий снаряд.
... при посещении редакции Военно-исторического журнала 13 августа 1966 года в минуту откровенности Г. К. Жуков сделал характерное признание, записанное на магнитофон:
«Тимошенко кое-что начал двигать, несмотря на строжайшие указания. Берия сейчас же прибежал к Сталину и сказал: вот, мол, военные не выполняют, провоцируют, я имею донесение от ‹…› (неразборчи-во. — Ред.). Сталин немедленно позвонил Тимошенко и дал ему как следует нахлобучку. Этот удар спустился до меня. Что вы смотрите? Немедленно вызвать к телефону Кирпоноса, немедленно отвести, наказать виновных и прочее. Я, конечно, по этой части не отставал. Ну и пошло. А уже другие командующие не рискнули. Давайте приказ, тогда… А кто приказ даст? Кто захочет класть свою голову? Вот, допустим, я, Жуков, чувствуя нависшую над страной опасность, отдаю приказание: «развернуть». Сталину докладывают. На каком основании? На основании опасности. Ну-ка, Берия, возьмите его к себе в подвал. ‹…› Я, конечно, не снимаю с себя ответственности ‹…›».
Синковский Н.М.. - в июне 1941 года — майор, начальник оперативного отделения штаба 28-го стрелкового корпуса Западного особого военного округа
Во второй половине дня 21 июня было закончено командно-штабное учение по теме: «Наступление стрелкового корпуса с преодолением речной преграды». Штаб 28-го стрелкового корпуса сосредоточился на командном пункте, в районе Жабинки. Меня вызвал к себе командир генерал-майор В. С. Попов. Когда я пришел к нему в палатку, здесь был и начальник штаба полковник Г. С. Лукин.
Взглянув на меня, генерал сказал:
— Товарищ майор! Я и начальник штаба уезжаем в Брест. Штаб остается здесь. Дайте людям отдохнуть, а завтра с рассветом, если не получите каких-либо других указаний, ведите штаб на артполигон для участия в учении.
— Оборону штаба на ночь организуйте по боевому расписанию, — добавил начальник штаба.
Минут через десять — пятнадцать после того, как я получил эти приказания, машины генерала и полковника, сверкнув в лучах заходящего солнца, скрылись за кустами у поворота дороги на Брест. Вернулся к себе в палатку и, вызвав нужных командиров, отдал приказания на ночь и утро следующего дня. Затем ко мне зашел один из помощников по оперативному отделению — капитан А. А. Нехай и попросил разрешения уехать в Брест. У капитана была больна жена, и я, предупредив его, что завтра к 8.00 нужно быть на артполигоне, отпустил к семье. На командном пункте заканчивался ужин и жизнь постепенно замирала. Мимо палатки прошло двое.
— Ты не знаешь, почему нас оставили здесь? — спросил один.
Ответа я не расслышал, но такой вопрос и у меня возникал в этот вечер уже не один раз. Почему командир корпуса и начальник штаба уехали в Брест, а штаб оставили здесь, в Жабинке? Может быть, поднимут 6-ю и 42-ю стрелковые дивизии хотя бы по учебной тревоге и выведут их в районы сосредоточения?
Но вряд ли. Ведь нас уже не раз предупреждали о недопустимости таких действий, которые немцы могли бы расценить как провокационные.
Среди многих условий, снижавших боеготовность 28-го стрелкового корпуса, вопрос о дислокации 6-й и 42-й стрелковых дивизий был наиболее важным. Части переходили на новые штаты, перевооружались, не были полностью укомплектованы, привлекались на строительство оборонительных сооружений вдоль границы. Но к началу войны из числа всех забетонированных дотов с гарнизонами, оружием и боеприпасами было около 20 процентов, а полностью готовых полевых позиций ни одна из дивизий, входивших в состав 28-го стрелкового корпуса, не имела. И все же, несмотря на такое большое количество недостатков, сильно снижавших боеготовность корпуса, последний мог создать на километр фронта достаточную плотность обороны и оказать серьезное сопротивление врагу при условии своевременного развертывания 6-й и 42-й стрелковых дивизий.
Вспоминается такой случай. Вскоре после сообщения ТАСС от 14 июня я был в крепости в 333-м стрелковом полку. Вместе с командиром полка полковником Д. И. Матвеевым были в подразделениях. Шла обычная боевая учеба. Во время перерыва нас окружили бойцы, задавали вопросы. Один из них, обращаясь к Матвееву, спросил:
— Скажите, товарищ полковник, когда нас выведут из этой мышеловки?
Матвеев что-то отвечал, говорил о сообщении ТАСС, но чувствовалось, что бойцы не были удовлетворены ответом, они имели свое мнение о целесообразности размещения их полка в крепости.
Командование 28-го стрелкового корпуса учитывало всю опасность размещения двух дивизий в (Брестской) крепости. Учебными тревогами было установлено, что для вывода их в районы сосредоточения требуется до 6 часов времени. Возбудили ходатайство перед командованием 4-й армии и округа о разрешении вывести дивизии из крепости. Разрешения не последовало.
Подготовка штабов проходила как-то однобоко, без учета обстановки на границе. Казалось бы, задача корпуса ясна — прикрытие границы, оборона. Конечно, это не означало, что корпус не нужно готовить к активным действиям, но в данной конкретной обстановке представлялось более нужным тренировать штабы в управлении войсками в сложных условиях внезапного нападения сильного противника. Только что закончилось командно-штабное учение по теме: «Наступление стрелкового корпуса с преодолением речной преграды», а на завтра, после показа новой техники, было намечено учение по теме: «Преодоление второй полосы укрепленного района». Две темы наступательного характера и ни одной, связанной с конкретной обстановкой и задачами. Очень сильна была уверенность, что воевать будем только на территории врага.
А тем временем за Бугом противник сосредоточил большие силы. В город и его окрестности проникали шпионы и диверсанты. Группа немецких офицеров находилась в Бресте официально. Однажды они пришли на вечер в гарнизонный Дом Красной Армии. Один немецкий офицер оскорбил здесь женщину — жену командира. Возмущенные наглостью гитлеровца наши командиры потребовали, чтобы он извинился перед женщиной. С большой неохотой он это сделал. Немецкие офицеры тут же ушли. Перед уходом один из них бросил:
— Мы вам этот случай припомним.
О том, что война не за горами, говорили все. Командный состав Брестского гарнизона пытался эвакуировать свои семьи в глубь страны, но это запретили. Сверху шли указания: провокациям не поддаваться, огня не открывать.
Такие размышления волновали меня в тот памятный вечер 21 июня 1941 года.
rkka1941.blogspot.ru/2010/03/blog-post_9711.html?m=1
Рожнятовский В.А. -- капитан, начальник оперативного отделения 22 танковой дивизии 14 мех. корпуса Западного особого военного округа
Помню, в одной из разведывательных или оперативных сводок, полученных незадолго до начала войны, говорилось, что немцы мобилизовали все лодки, имеющиеся у местного населения приречных районов, стягивают их ночью к берегу и маскируют. Говорилось и о том, что они усиленно строят деревянные плоты по побережью Западного Буга.
Я, как начальник оперативного отделения, докладывал командиру дивизии содержание сводок. И однажды пытался высказать свои соображения. Было бы целесообразно с профилактической целью, не нарушая хода боевой подготовки, вывести дивизию и расположить лагерем на некотором удалении, в условиях, где можно быстро изготовиться к бою.
Генерал дал мне понять, что свои соображения я могу оставить при себе. Тогда, в период культа личности, не принято было высказывать мнение по таким вопросам.
Все осталось по-старому. Больше того, один из полков к 21 июня возвратился из лагерей. Таким образом, 22 июня все подразделения дивизии были на месте.
Никто из нас не знал, когда начнется война. Между тем почти каждый день приносил нам какую-нибудь неприятную новость, которая напоминала о близости врага. По ночам появлялись подозрительные лица, наблюдавшие за жизнью в городке, за расположением объектов. Каждая новая оперативная или разведсводка говорила об усилении активности гитлеровцев на границе.
В частях дивизии улучшили воспитательную работу. Объявили решительную борьбу с болтливостью. Чаще обычного стали проверять несение караульной службы и службы суточного наряда. В этом участвовали не только командиры частей и подразделений, но и командиры штаба.
На воскресенье, 22 июня, был запланирован показ новой техники. Накануне, в субботу, вне всякого плана командир корпуса провел дивизии строевой смотр. Затем в клубе состоялся концерт.
Я в клуб не пошел. Занялся проверкой суточного наряда. Двор опустел. Долго я стоял у ворот и смотрел в сторону границы. Деревья не закрывали обзор горизонта. Там вероятный противник...
20-21 июня 1941 года на границе "творилось что-то невообразимое". (цитата из К.Рокоссовского) Немецкие самолеты летали над нашей территорией звеньями, с подвешенными бомбами.
Рябышев Д.И. - командир 8-го мех. корпуса Киевского ОВО
"я увидел, как появились восемь фашистских самолетов-разведчиков. На сравнительно небольшой высоте они пересекли границу и, разбившись на пары, направились в глубь нашей территории. Вели себя гитлеровские летчики более чем нагло: на бреющем полете рыскали во всех направлениях, кружили над местами расположения войск, над военными объектами, над дорогами. Уже сам этот факт методического ведения воздушной разведки свидетельствовал о многом".
Болдин И.В. - зам. командующего Западным ОВО
"20 июня 1941 года наша разведка донесла, что в 17 часов 41 минуту шесть германских самолетов нарушили советскую государственную границу. Ровно через две минуты появилась вторая группа немецких самолетов. К ним подвешены бомбы. С этим грузом они углубились на нашу территорию на несколько километров".
На границе все видели и чувствовали, что завтра война и докладывали в армии и округа. Оттуда отвечали, - "в Москве видней..."
Воронец.И.И. - июне 1941 года воентехник второго ранга, командир транспортной роты 44-го танкового полка 22-й танковой дивизии 14 мех. корпуса Западного ОВО
Однажды произошел такой случай. В наш подъезд, где на втором этаже жил генерал Пуганов, зашел человек. В это время я с лейтенантами Павлом Козиным и Дмитрием Хрулевым как раз оказался здесь, и нам этот человек показался подозрительным. Мы задержали неизвестного и отправили в особый отдел.
И что же! При обыске у него нашли холодное оружие, план размещения квартир. Квартира генерала была отмечена крестиком. На допросе диверсант признался, что он имел задание заложить взрывчатку в подвале дома.
С этого времени у квартиры генерала на ночь выставлялся пост.
А из штаба округа продолжали идти распоряжения: «Не поддаваться провокациям и соблюдать спокойствие...» «Германия не нападет, не нарушит договора...»
Я с 21 июня находился в очередном отпуске, на завтра у меня был заказан билет на поезд Брест — Москва. Вечером, возвращаясь домой с концерта самодеятельности, мы с женой строили планы поездки.
Дома, в кроватке, раскинув ручонки, спал наш Славик, ему только исполнилось полтора года, собирались показать его бабушке. Жена долго суетилась, чем-то гремела, готовясь к отъезду. Я было уже задремал.
В дальнейшем, в квартиру генерал-майора Пуганова - командира 22-й танковой дивизии, утром 22 июня прилетел немецкий снаряд.
Пожалуйста Войти или Регистрация, чтобы присоединиться к беседе.
- Maikl
- Автор темы
- Не в сети
- ДВВАИУ`шникЪ
Взад
Больше
- Сообщений: 2323
- Спасибо получено: 1834
18 март 2017 13:19 - 18 март 2017 15:09 #53433
от Maikl
Maikl ответил в теме Великая Отечественная война: июньская катастрофа глазами...
Прежде, чем перейти к 22 июня 1941 года, попробуем еще раз посмотреть на общую предвоенную обстановку в РККА накануне войны.
И ответить на вопросы?
Зарывшись в груду мемуаров и воспоминаний участников тех событий можно сделать вывод о наличии постоянно присутствующей "неразберихе" в приграничных округах. Я не нашел ни одного соединения, дивизии, полка полностью подготовленного к боевым действиям, за исключением отдельной артиллерийской бригады Москаленко. То есть боеготового! Там некомплект техники, там некомлект личного состава, там не хватает боеприпасов, там неисправная техника, там не успели переучить летчиков на новые самолеты, там не готовы укрепрайоны, там не тренировались на новых танках Т-34...
АРХИПЕНКО Ф.Ф.
ЗАПИСКИ ЛЁТЧИКА-ИСТРЕБИТЕЛЯ
13 сад 17 иап Западного ОВО
Обстановка на аэродроме перед войной была сложной, хватало неразберихи и бестолковщины.
1. Очень много было гражданского населения из близлежащих деревень, занятого на строительстве взлетно-посадочной полосы и затесавшихся среди него шпионов, которые следили за аэродромом.
2. Простаивало около 70 самолетов И-15 устаревшей конструкции с неубирающимися шасси, подлежащих передаче в авиационные училища.
3. За неделю до начала войны на нашем аэродроме приземлились 9 самолетов МиГ-1 из 15-й иад, прилетевших из-под Львова для переучивания летного со-става нашего полка.
4. Командный пункт был оборудован на окраине аэродрома, на кладбище.
5. Летно-технический состав жил в деревне за несколько километров от аэродрома, и только небольшая часть в помещичьем имении, находившемся в 200 метрах от аэродрома.
6. Семьи летно-технического состава жили в Ковеле и по субботам командиры разъезжались к своим семьям.
Сандалов Л.М. - начальник штаба 4-й армии Западного ОВО
Аэродромы оказались примитивными, без бетонированных взлетно-посадочных полос. Летчики ждали замены старых самолетов новыми. Командиры полков в осторожных тонах, но довольно настойчиво обращали мое внимание на то, что в случае войны полкам немедленно нужно перебазироваться, так как старая аэродромная сеть немецкому командованию хорошо известна.
— Запасные полевые аэродромы для полков у нас намечены, но еще не подготовлены, — как бы оправдываясь, доложил полковник Белов...
Иван Николаевич Швейкин
"Тверже стали"
В июне 1941 года — старший лейтенант, начальник артиллерийского снабжения батальона,18-й отдельный пулеметный батальон 62-го укрепрайона Западного ОВО
Батальон наш был недоукомплектован и состоял в основном из сержантского состава. Людей едва хватало на патрулирование занимаемого участка. Правда, в мае 1941 года мы готовились принять новое пополнение. Но оно к нам так и не поступило.Боеприпасы хранились в окружающих Брест фортах, а также в дотах и складах при красных казармах.
Александр Карпович Шаньков
"Мужество и отвага"
В июне 1941 года — младший лейтенант, командир взвода 62-го укрепрайона Западного ОВО.
Почти весь апрель 1941 года личный состав находился неотлучно в дотах. Оружие очистили от зимней смазки, в сооружения завезли боеприпасы и продовольствие.
Но в начале мая поступил новый приказ, и гарнизоны были выведены из дотов. Бойцов вновь поселили в казарме примерно в километре от сооружений, офицеры вернулись к семьям. Продовольствие, патроны и снаряды возвратили на ротный склад. При этом снаряды обильно смазали пушечным салом для длительного хранения. Таким образом, к началу войны в огневых точках не было ни продовольствия, ни боеприпасов, кроме нескольких ящиков патронов в доте караульного взвода.
С нападением гитлеровцев занимать доты пришлось под огнем. Это вызвало большие потери. Из 18 солдат и сержантов моего взвода в дот пробрались только 5, потом прибежали еще три пограничника. Я был девятым. За снарядами, патронами и продуктами бойцы ползали на ротный склад уже в ходе боя. В такие моменты в доте оставались только часовой и я. С самого начала войны позиции роты были окружены.
Иван Николаевич Шибаков
"Дороги назад — нет"
В июне 1941 года — младший лейтенант, командир взвода 17-го отдельного пулеметного батальона, 62-й укрепрайон Западного ОВО
Оборонительные сооружения нашей 3-й роты 17-го отдельного пулеметного батальона располагались на правом фланге батальона у деревни Слохи-Аннопольские на Буге. Из 8 огневых точек на этом участке рота занимала 7.
Все доты были еще недостроены. Сооружения стояли оголенные, не засыпанные землей, не замаскированные. Водоснабжение, освещение, подземная связь не были оборудованы, рации отсутствовали, не хватало перископов. Сектора обстрела не расчищены. В стенах дотов зияли отверстия для кабеля связи и гильзоотводов. Материальная часть хотя и была установлена, но не приведена в боевую готовность, находилась на консервации.
20 июня из нашей роты откомандировали в другие части группу бойцов и младших командиров. Лишь утром 22 июня, уже во время боя, к нам подошло пополнение — это были молодые бойцы, совершенно незнакомые с техникой, слабо подготовленные в боевом отношении.
Командир роты лейтенант Г. Г. Соловьев находился в командировке в Бресте, поэтому командовали во время боев зам. командира роты младший лейтенант И. И. Шевлюков и зам. командира роты по политчасти политрук В. К. Локтев.
С момента нападения рота оказалась отрезанной. Она не имела связи со штабом батальона и с соседями.
Захарий Терентьевич Бабаскин
"До последнего снаряда"
В июне 1941 года — майор, командир 235-го артполка 75-й стрелковой дивизии 4-й армии Западного ОВО
20 июня в лагерь полка приезжал командующий армией генерал-майор А. А. Коробков. Я доложил ему о поведении немцев. Выслушав, он сказал: «Нужно усилить бдительность. Будьте готовы ко всяким неожиданностям». Привели дивизионы в боевую готовность. Однако снарядов у нас было мало — четверть боекомплекта; не лучше обстояло дело и с горючим. Пополнение, которое принимал в эти дни полк, было необученное.
Еременко - командир 3-го мех.корпуса Прибалтийского ОВО
Фактически не было ни одного механизированного корпуса, формирование которого было бы доведено до конца. 3-й механизированный корпус, которым я командовал, например, был оснащен танками менее чем на 50 % и в основном машинами старого образца — Т-26. Новых танков Т-34 и КВ было еще очень мало.
. На Сталине, являвшемся фактически главой государства, лежит основное бремя ответственности за наши поражения.
Все видят, что на границе развернуты массы немецких войск. Но на нашей стороне идет "плановая боевая подготовка". Непонятное перемещение техники и личного состава. Какие то сборы ком. состава, какие то перемещения зенитной артиллерии и полевой артиллерии на учебные полигоны...
Где то прочитал, что в одном из артиллерийских полков сняли с орудий оптику и отправили на проверку. Сдавали на склады снаряды, снимали боекомплекты с танков и хранили их в ящиках, снимали пушки с самолетов...
Николай Георгиевич Белов.
Командир 10-й смешанной ад Западного ОВО
20 июня я получил телеграмму начальника штаба ВВС округа полковника С. А. Худякова с приказом командующего ВВС округа: «Привести части в боевую готовность. Отпуск командному составу за-претить. Находящихся в отпусках отозвать».
Сразу же приказ командующего был передан в части. Командиры полков получили и мой приказ: «Самолеты рассредоточить за границей аэродрома, там же вырыть щели для укрытия личного соста-ва. Личный состав из расположения лагеря не отпускать».
О приказе командующего ВВС округа я доложил командующему 4-й армии генералу Коробкову, который мне ответил:
— Я такого приказа не имею.
В этот же день я зашел к члену Военного Совета дивизионному комиссару Шлыкову.
— Товарищ комиссар, получен приказ от командующего ВВС округа — привести части в боевую го-товность. Я прошу вас настоять перед округом отправить семьи комсостава.
— Мы писали в округ, чтобы разрешили вывести из Бреста одну дивизию, некоторые склады и госпиталь. Нам ответили: «Разрешаем перевести лишь часть госпиталя». Так что ставить этот вопрос бесполезно.
21 июня часов в 10 я вылетел в 74-й штурмовой полк майора Васильева, который вместе с 33-м истребительным полком базировался на аэродроме в Пружанах, проверить, как устроился полк в лагерях. В 16 часов перелетел на аэродром в 123-й истребительный полк майора Бориса Николаевича Сурина. Там планировал провести совещание с командирами полков.
На аэродроме меня уже ждал начальник штаба дивизии полковник Федульев.
— Получена новая шифровка. Приказ о приведении частей в боевую готовность и запрещении отпусков — отменяется. Частям заниматься по плану боевой подготовки.
Дислокация войск у границы вызывает много вопросов у самих дислоцированных. Две дивизии заперты в Брестской крепости. Время выхода из крепости всех войск - 6 часов, если не заблокированы ворота. 22 июня Брестская "мышеловка" захлопнулась. Войска РККА на глубину до 10 км от границы находятся в зоне прямого поражения немецкой артиллерии.
Войска отрабатывают планы наступательной операции. (28-й стрелковый корпус тренировал план наступления до 21 июня 1941г.)
Остается извечный русский вопрос - Кто виноват?
Генерал Еременко виноватого нашел. Все желающие, полистав мемуары, могут сделать свои выводы.
Григорий Михайлович Коровченко
"Первые бои за Родину"
В июне 1941 года — лейтенант, 115 стрелковый полк, 75-я стр. дивизия 4-й армии Западного ОВО. Участник боев на границе в первые дни войны.
Наш 115-й стрелковый полк располагался в лесу в 2 километрах восточнее местечка Малорита.
22 июня 1-я стрелковая рота встала рано. В 3.30 она уже построилась и двинулась к Малорите, где по плану с 4.00 до 5.00 должна была мыться в бане. Едва мы вышли на окраину местечка, как в воздухе что-то прошелестело и в расположении штаба дивизии раздались взрывы.
22 июня 1941 года 1-я стрелковая рота в 03-30 утра пошла в баню!
Из Москвы в 00-30 дали в округа Директиву о приведении в боевую готовность. 4-я армия Директиву не получила.Про баню можно было бы пошутить, но в дальнейшем 75 стр. дивизия практически вся погибнет.
И ответить на вопросы?
Зарывшись в груду мемуаров и воспоминаний участников тех событий можно сделать вывод о наличии постоянно присутствующей "неразберихе" в приграничных округах. Я не нашел ни одного соединения, дивизии, полка полностью подготовленного к боевым действиям, за исключением отдельной артиллерийской бригады Москаленко. То есть боеготового! Там некомплект техники, там некомлект личного состава, там не хватает боеприпасов, там неисправная техника, там не успели переучить летчиков на новые самолеты, там не готовы укрепрайоны, там не тренировались на новых танках Т-34...
АРХИПЕНКО Ф.Ф.
ЗАПИСКИ ЛЁТЧИКА-ИСТРЕБИТЕЛЯ
13 сад 17 иап Западного ОВО
Обстановка на аэродроме перед войной была сложной, хватало неразберихи и бестолковщины.
1. Очень много было гражданского населения из близлежащих деревень, занятого на строительстве взлетно-посадочной полосы и затесавшихся среди него шпионов, которые следили за аэродромом.
2. Простаивало около 70 самолетов И-15 устаревшей конструкции с неубирающимися шасси, подлежащих передаче в авиационные училища.
3. За неделю до начала войны на нашем аэродроме приземлились 9 самолетов МиГ-1 из 15-й иад, прилетевших из-под Львова для переучивания летного со-става нашего полка.
4. Командный пункт был оборудован на окраине аэродрома, на кладбище.
5. Летно-технический состав жил в деревне за несколько километров от аэродрома, и только небольшая часть в помещичьем имении, находившемся в 200 метрах от аэродрома.
6. Семьи летно-технического состава жили в Ковеле и по субботам командиры разъезжались к своим семьям.
Сандалов Л.М. - начальник штаба 4-й армии Западного ОВО
Аэродромы оказались примитивными, без бетонированных взлетно-посадочных полос. Летчики ждали замены старых самолетов новыми. Командиры полков в осторожных тонах, но довольно настойчиво обращали мое внимание на то, что в случае войны полкам немедленно нужно перебазироваться, так как старая аэродромная сеть немецкому командованию хорошо известна.
— Запасные полевые аэродромы для полков у нас намечены, но еще не подготовлены, — как бы оправдываясь, доложил полковник Белов...
Иван Николаевич Швейкин
"Тверже стали"
В июне 1941 года — старший лейтенант, начальник артиллерийского снабжения батальона,18-й отдельный пулеметный батальон 62-го укрепрайона Западного ОВО
Батальон наш был недоукомплектован и состоял в основном из сержантского состава. Людей едва хватало на патрулирование занимаемого участка. Правда, в мае 1941 года мы готовились принять новое пополнение. Но оно к нам так и не поступило.Боеприпасы хранились в окружающих Брест фортах, а также в дотах и складах при красных казармах.
Александр Карпович Шаньков
"Мужество и отвага"
В июне 1941 года — младший лейтенант, командир взвода 62-го укрепрайона Западного ОВО.
Почти весь апрель 1941 года личный состав находился неотлучно в дотах. Оружие очистили от зимней смазки, в сооружения завезли боеприпасы и продовольствие.
Но в начале мая поступил новый приказ, и гарнизоны были выведены из дотов. Бойцов вновь поселили в казарме примерно в километре от сооружений, офицеры вернулись к семьям. Продовольствие, патроны и снаряды возвратили на ротный склад. При этом снаряды обильно смазали пушечным салом для длительного хранения. Таким образом, к началу войны в огневых точках не было ни продовольствия, ни боеприпасов, кроме нескольких ящиков патронов в доте караульного взвода.
С нападением гитлеровцев занимать доты пришлось под огнем. Это вызвало большие потери. Из 18 солдат и сержантов моего взвода в дот пробрались только 5, потом прибежали еще три пограничника. Я был девятым. За снарядами, патронами и продуктами бойцы ползали на ротный склад уже в ходе боя. В такие моменты в доте оставались только часовой и я. С самого начала войны позиции роты были окружены.
Иван Николаевич Шибаков
"Дороги назад — нет"
В июне 1941 года — младший лейтенант, командир взвода 17-го отдельного пулеметного батальона, 62-й укрепрайон Западного ОВО
Оборонительные сооружения нашей 3-й роты 17-го отдельного пулеметного батальона располагались на правом фланге батальона у деревни Слохи-Аннопольские на Буге. Из 8 огневых точек на этом участке рота занимала 7.
Все доты были еще недостроены. Сооружения стояли оголенные, не засыпанные землей, не замаскированные. Водоснабжение, освещение, подземная связь не были оборудованы, рации отсутствовали, не хватало перископов. Сектора обстрела не расчищены. В стенах дотов зияли отверстия для кабеля связи и гильзоотводов. Материальная часть хотя и была установлена, но не приведена в боевую готовность, находилась на консервации.
20 июня из нашей роты откомандировали в другие части группу бойцов и младших командиров. Лишь утром 22 июня, уже во время боя, к нам подошло пополнение — это были молодые бойцы, совершенно незнакомые с техникой, слабо подготовленные в боевом отношении.
Командир роты лейтенант Г. Г. Соловьев находился в командировке в Бресте, поэтому командовали во время боев зам. командира роты младший лейтенант И. И. Шевлюков и зам. командира роты по политчасти политрук В. К. Локтев.
С момента нападения рота оказалась отрезанной. Она не имела связи со штабом батальона и с соседями.
Захарий Терентьевич Бабаскин
"До последнего снаряда"
В июне 1941 года — майор, командир 235-го артполка 75-й стрелковой дивизии 4-й армии Западного ОВО
20 июня в лагерь полка приезжал командующий армией генерал-майор А. А. Коробков. Я доложил ему о поведении немцев. Выслушав, он сказал: «Нужно усилить бдительность. Будьте готовы ко всяким неожиданностям». Привели дивизионы в боевую готовность. Однако снарядов у нас было мало — четверть боекомплекта; не лучше обстояло дело и с горючим. Пополнение, которое принимал в эти дни полк, было необученное.
Еременко - командир 3-го мех.корпуса Прибалтийского ОВО
Фактически не было ни одного механизированного корпуса, формирование которого было бы доведено до конца. 3-й механизированный корпус, которым я командовал, например, был оснащен танками менее чем на 50 % и в основном машинами старого образца — Т-26. Новых танков Т-34 и КВ было еще очень мало.
. На Сталине, являвшемся фактически главой государства, лежит основное бремя ответственности за наши поражения.
Все видят, что на границе развернуты массы немецких войск. Но на нашей стороне идет "плановая боевая подготовка". Непонятное перемещение техники и личного состава. Какие то сборы ком. состава, какие то перемещения зенитной артиллерии и полевой артиллерии на учебные полигоны...
Где то прочитал, что в одном из артиллерийских полков сняли с орудий оптику и отправили на проверку. Сдавали на склады снаряды, снимали боекомплекты с танков и хранили их в ящиках, снимали пушки с самолетов...
Николай Георгиевич Белов.
Командир 10-й смешанной ад Западного ОВО
20 июня я получил телеграмму начальника штаба ВВС округа полковника С. А. Худякова с приказом командующего ВВС округа: «Привести части в боевую готовность. Отпуск командному составу за-претить. Находящихся в отпусках отозвать».
Сразу же приказ командующего был передан в части. Командиры полков получили и мой приказ: «Самолеты рассредоточить за границей аэродрома, там же вырыть щели для укрытия личного соста-ва. Личный состав из расположения лагеря не отпускать».
О приказе командующего ВВС округа я доложил командующему 4-й армии генералу Коробкову, который мне ответил:
— Я такого приказа не имею.
В этот же день я зашел к члену Военного Совета дивизионному комиссару Шлыкову.
— Товарищ комиссар, получен приказ от командующего ВВС округа — привести части в боевую го-товность. Я прошу вас настоять перед округом отправить семьи комсостава.
— Мы писали в округ, чтобы разрешили вывести из Бреста одну дивизию, некоторые склады и госпиталь. Нам ответили: «Разрешаем перевести лишь часть госпиталя». Так что ставить этот вопрос бесполезно.
21 июня часов в 10 я вылетел в 74-й штурмовой полк майора Васильева, который вместе с 33-м истребительным полком базировался на аэродроме в Пружанах, проверить, как устроился полк в лагерях. В 16 часов перелетел на аэродром в 123-й истребительный полк майора Бориса Николаевича Сурина. Там планировал провести совещание с командирами полков.
На аэродроме меня уже ждал начальник штаба дивизии полковник Федульев.
— Получена новая шифровка. Приказ о приведении частей в боевую готовность и запрещении отпусков — отменяется. Частям заниматься по плану боевой подготовки.
Дислокация войск у границы вызывает много вопросов у самих дислоцированных. Две дивизии заперты в Брестской крепости. Время выхода из крепости всех войск - 6 часов, если не заблокированы ворота. 22 июня Брестская "мышеловка" захлопнулась. Войска РККА на глубину до 10 км от границы находятся в зоне прямого поражения немецкой артиллерии.
Войска отрабатывают планы наступательной операции. (28-й стрелковый корпус тренировал план наступления до 21 июня 1941г.)
Остается извечный русский вопрос - Кто виноват?
Генерал Еременко виноватого нашел. Все желающие, полистав мемуары, могут сделать свои выводы.
Григорий Михайлович Коровченко
"Первые бои за Родину"
В июне 1941 года — лейтенант, 115 стрелковый полк, 75-я стр. дивизия 4-й армии Западного ОВО. Участник боев на границе в первые дни войны.
Наш 115-й стрелковый полк располагался в лесу в 2 километрах восточнее местечка Малорита.
22 июня 1-я стрелковая рота встала рано. В 3.30 она уже построилась и двинулась к Малорите, где по плану с 4.00 до 5.00 должна была мыться в бане. Едва мы вышли на окраину местечка, как в воздухе что-то прошелестело и в расположении штаба дивизии раздались взрывы.
22 июня 1941 года 1-я стрелковая рота в 03-30 утра пошла в баню!
Из Москвы в 00-30 дали в округа Директиву о приведении в боевую готовность. 4-я армия Директиву не получила.Про баню можно было бы пошутить, но в дальнейшем 75 стр. дивизия практически вся погибнет.
Пожалуйста Войти или Регистрация, чтобы присоединиться к беседе.
Модераторы: roger, lelik, dunay