Алексей Владимирович, ещё пару штрихов про Серёгу Скуратова…
Тоже очень старый рассказ. Уверен, все помнят!

О  ЖЕНСКОМ  КОВАРСТВЕ    

  В Даугавпилсское военное авиационное инженерное училище я поступал вместе со  своим школьным другом, Сергеем Скуратовым. Наши  отцы вместе служили  в авиационном  гарнизоне Копитнари, поэтому знали мы с Сергеем Леонидовичем  друг друга, что называется, почти «с пелёнок и младых ногтей». Перед самым отъездом на экзамены, один  из подчинённых его отца (а Серёгин батя был инженером полка), любезно предложил нам адрес родителей своей жены в Даугавпилсе, чтобы переночевать и пожить у них пару дней, если так случится, что будет негде. Адресок этот  нам потом очень пригодился. Сунулись мы сразу по приезду  в войсковой приёмник (в семьдесят пятом году он располагался на училищном автодроме), а там буквально  муравейник из абитуриентов, курсантов, солдат и офицеров. Все чем-то деловито заняты, что-то вдохновенно делают, работа кипит круглые сутки, конца и края не видать и рабочей силы катастрофически не хватает, как для обустройства палаточного городка, так и для  подсобной  работы в столовой, да и на всех остальных объектах тоже. Я, наивный, так  бы и пошёл сходу на «эти галеры», но Серёга был опытный и уже немного тёртый нашим училищем (за год до этого он месяц проучился в шестнадцатой роте семьдесят четвёртого года набора). Леонидыч благоразумно решил переждать несколько дней и отсидеться по имеющемуся у нас явочному адресу. Тем более, до начала экзаменов ещё было достаточно времени. И мы с ним поехали «пересидеть» у родственников знакомого  офицера.  Приняли нас  радушно и гостеприимно. В кирпичной пятиэтажке микрорайона «Химия» жили родители той самой жены, её сестра и брат с семьёй. В тесноте, да не в обиде решили они и уложили нас с Серёгой спать на полу. На следующий день Люба (сестра) предложила нам с Сергеем искупаться в близлежащем Стропском озере и мы с удовольствием отправились с ней туда. Ласковое, нежаркое солнышко, большое, красивое озеро, белый песок, смолистый запах сосен – это был просто рай, спустившийся на землю! Люба оказалась очень весёлой,  компанейской и симпатичной девушкой чуть старше меня, буквально на пару лет. Через час- полтора нашего общения мы уже были друзьями, а я, конечно же, к ней сильно неравнодушен. Влюбчивый я, с самого своего детства! Помню ещё как в первом классе, уходя в школу, я ежедневно назначал себе новую избранницу. Для платонических отношений, конечно же. Меня такое постоянное состояние «влюблённости» стимулировало на отличную учёбу и активное участие в октябрятской жизни. Любаша  из нас с Серёгой  негласно выбрала меня и «Скурата» это очень злило. Он, в нашем с ним микроколлективе, был «записным» ловеласом-сердцеедом, да  и выглядел  значительно  фактурней меня, доходяги. Загорая, мы выпили немного пива,  и Люба  неожиданно предложила нам переплыть озеро. Серёга разумно отказался, а я, как «бычок на заклание» согласился и поплыл. Хочу сказать, что в дальнейшем я эту Любину некоторую порывистость пресекал, потому что, зачастую она  была  необъяснима, не к месту, да и возникала абсолютно «на пустом месте». Но, пока я ещё  с этим разобрался…  
А в тот раз я Любашу послушался, заглядывая влюблённо «в рот» и страстно желая «порисоваться», проплыв перед ней красивыми саженками.
Мы, зачем-то, «раздербанили» пару ласт, каждый одел по одной и потом дружно шагнули в пучину. «Стропы» не самое маленькое озеро и я очень скоро это почувствовал с той самой  одной ластой на ноге. Потому что её резко прихватила судорога.
Я перестал плыть и остановился «повисеть» на воде, не шевелясь. Любе  про судорогу я, естественно, ничего не сказал. Стыдно было, потому, что очень уж не мужественно это выглядело бы. А она, по-прежнему, плыла  дальше.
Я снова попробовал плыть и опять «наступил на те же грабли», только судорога «прихватила» меня уже сильней. Сказать Любе я опять постеснялся, а моя «Наяда» снова ничего не поняла. После третьей попытки и очередного моего «фиаско» я не на шутку испугался и жалобно простонал ей про свою нестерпимую боль. Люба стала кричать и звать на помощь. Лодка спасателей приплыла  очень быстро, я в неё залез, а «Наяда» бесстрашно поплыла рядом. Мне было  мучительно стыдно, Серега, опять же, подкалывал, смеясь, но Люба  не шутила и ничего не вспоминала, как будто ничего этого и не было.
С озера мы с ней уже  шли,  взявшись  за руки. Удивительно, но это маленькое происшествие-приключение  нас даже как-то сблизило. Вечером Сергей ушёл проведать нашего общего знакомого, который уже учился в училище, а мы с  Любой решили пойти и погулять по городу. Стояли светлые прибалтийские сумерки, пьяняще пахло липой, мы гуляли и я, набравшись храбрости, осторожно приобнял Любашу за талию. Она не возражала. Люба ничего мне о себе не рассказывала, я ей тоже, не до разговоров нам тогда было. Целоваться стали внезапно и молча, целовались страстно, но и одновременно - невинно. Просто и только платонические поцелуи…  Три дня пролетели как одно мгновенье и нам  с Сергеем уже нужно было уходить в  училище, чтобы начинать устраиваться в  нашей дальнейшей взрослой жизни. Серёга меня  буквально тащил от моей  прелестницы Любы, а я всё оттягивал момент расставания и оттягивал,  понимая, что ничего подобного мне в ближайшее время, при любом раскладе, не светит.  Попрощались  с ней со слезами, она меня нежно поцеловала и назвала «своим самым хорошим мальчиком», дала свой телефон и просила звонить ей, при любой возможности. Такая возможность мне представилась только месяца через полтора, когда я уже поступил в училище и курсантом лежал в медсанчасти с прооперированными осложнёнными потёртостями обеих ног, не проносив сапоги с портянками и пару дней. Мой даугавпилсской одногруппник, будучи дома в увольнении, по моей просьбе позвонил Любаше и рассказал о моей тяжёлой болезни и «последнем желании» увидеть её. 
Она примчалась в санчасть в тот же вечер. Дежурный фельдшер из приёмного отделения был лояльным «демократом» и разрешил мне, еле-еле «шкандыбающему» на больных ногах, посидеть вместе с моей Любочкой на скамейке возле лазарета. Мы сидели молча, прислонившись друг к другу лицами. И так это было трогательно и нежно, что я (как честный человек!) дал себе слово жениться на Любе  сразу после выписки из лазарета и тут же сообщил ей об этом. Глаза у неё осветились радостью, она ласково поцеловала меня и сказала что нам, всё-таки, нужно ещё немножко подождать, хотя бы до окончания первого курса.
Я был вне себя от радости. Ведь она, практически, согласилась выйти за меня замуж!  После такой  терапии любовью (Любой?)  мои дела со здоровьем действительно резко улучшились. Может потому что прошёл первый шок от суровой армейской действительности, а может, потому что появился мощный стимул (в Любашином лице) стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы. Меня скоро выписали из лазарета и потянулись долгие-долгие (на первом курсе) дни учёбы и службы. Люба приходила ко мне на встречи в крепость, в сквер Славы русскому оружию, благо она знала все входы и выходы училища (я как-то  тогда ни разу не задумался - откуда?). До сих пор помню, с какой завистью на меня смотрели знакомые первокурсники из десятой роты, которые убирали территорию парка. Как же так? Такой же «дух бесплотный», как и они, а гуляет с девушкой в обнимку! Но, к моему огромному сожалению, эти наши встречи были нечасты, а  наоборот – очень и очень редки. Она посменно на работе, а  я – зелёный первокурсник. Так продолжалось с полгода. В этот период, её импульсивность тоже иногда внезапно проявлялась. Она вдруг немедленно предлагала мне уйти к ней в самоволку и провести вместе всю ночь! Или, прямо сейчас, взять  уехать к  её знакомой в соседний городишко Илуксте и тоже провести там всю  ночь.  Я, конечно же, прекрасно понимал, что это за ночь была бы, но я понимал и другое, что такими вот семимильными шагами я  сразу же «спалюсь»,  а там и до отчисления из училища недалеко. Хорошо, что страх перед родителями и чувство воинского долга у меня были на первом месте, и я под разными предлогами отказывался от этих её заманчивых предложений. Через  пару-тройку  месяцев  такой платонической любви я её набрал из телефона автомата, а Люба попросила никогда ей больше не звонить, потому что она выходит замуж и уезжает из  города. Что я тогда испытал, даже сегодня не хочется вспоминать! Как же так? Ведь мы искренне любили друг друга? Особенно я! Как теперь жить дальше? Кому после этого  верить?
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

А вот и ПРОДОЛЖЕНИЕ:

О ЖЕНСКОМ КОВАРСТВЕ


 Время лечит всё и раны, и травмы, и даже контузии. Прошло  чуть больше года моей учёбы в военном училище,  и я из абсолютно зелёного первокурсника превратился в «матёрого курсанта» второкурсника своей легендарной одиннадцатой роты ДВВАИУ. А жизнь такого «матёрого курсанта» - это сплошные интриги и  хитросплетения ежедневных романов, новых встреч и расставаний с женщинами. Как-то однажды вечером меня вызывают звонком на Центральный КПП училища и сообщают, что ко мне на встречу пришла девушка. Не знаю ещё кто это, но уже «лечу туда на крыльях любви». Прилетаю...
О – ба - на! Мама, дорогая! Люба! Я - в полном смятении! Любочка берёт инициативу буквально в свои руки, обнимает меня этими руками и, почти как в известной песне у Успенской (тоже Любы!):
«Целует меня в губоньки!»
У меня  тогда и «дар речи с мовой»  напрочь отняло...
Как? Опять? А она суетливо рассказывает, мне и рассказывает, о том, как неудачно вышла замуж за выпускника нашего училища, и что это было её роковой ошибкой, потому что  он (как это обычно в таких случаях  всегда бывает) оказался полным ничтожеством и совершенно не тем человеком, который ей нужен, но теперь  она свободна и отныне вся, вся, вся моя! И что теперь мы, наконец, будем счастливы вдвоём, проживём долгую совместную жизнь и умрём вместе в один  день (это,  наверное, или в авиакатастрофу вдвоём попасть, или водкой «палёной» тоже вместе отравиться!) Жизнь меня за прошедший год кое-чему научила и я уже, как насквозь циничный и прожжёный ловелас поручик Ржевский, подумал: «А почему бы и нет?»
В общем, согласился я с тем, что теперь она будет «вся, вся, вся моя»  и принял  предложение руки, сердца и некоторых других частей её прекрасного тела. И снова закрутилось...  
Правда всё, по-прежнему, было платонически! Условий для встреч никаких, она старалась и искала варианты, но как-то  категорически не «вытанцовывалось» и не складывалось это наше с ней запретно-заветно-вожделенное! 
Через  месяц таких наших встреч, после которых у меня всё время сильно болел низ живота, и  учёба со службой в голову вообще не лезли, наконец, появился «свет в конце тоннеля»! Её родители с братом собрались ехать на какой-то семейный праздник, чью-то годовщину, в соседний город Резекне. Пройти это мероприятие должно было с  их ночёвкой у «тамошних» родственников. Уж и не помню сегодня, под каким благовидным предлогом туда не собиралась ехать Любаша, но почти за неделю  до этого времени «Ч» мы с ней «всё про всё» спланировали. Я, в субботу, иду в увольнение и сразу же еду к ней, времени у нас до вечера будет «вагон и маленькая тележка», хватит даже на то, чтобы «поиграть в лото»! И в воскресение, с самого утра, я снова бегу к ней, потому как её родные должны были вернуться только «глубоко» после обеда. Я почти всю эту неделю не ходил, а «летал»,  улыбаясь своим тайным мыслям. Тут, конечно же, нужно признать, что мысли у меня уже были  далеко не такие, как на момент начала нашего с  Любой  знакомства,  они со временем стали такими же, как у печально известного и уже упомянутого «выше» поручика Ржевского, а именно - грязными, как исподнее шахтёра после рабочей смены в забое. Наконец, наступила долгожданная суббота...
Я в нелепых брюках-дудочках (хрен с ними, с моими запрещёнными командирами «клешами», лишь бы скорей отпустили в город!) иду на построение увольняемых, потом добросовестно устраняю все указанные мне «замеченные недостатки». Наизусть отвечаю взводнику обязанности военнослужащего перед построением и другие важнейшие статьи уставов, в  общем, через сорок минут экзекуции, был почти благополучно отпущен отцами-командирами навстречу  своей «любви и сопутствующему удовольствию при познании тайны мироздания!»
Мой друг Сергей Скуратов в тот день тоже «увольнялся» и позвал меня пойти в гости к  нашему общему земляку - знакомому офицеру из  Копитнари. Володя Демченко служил на втором оружейном факультете завлабом, и мы с Серёгой с ним дружески приятельствовали. Пару раз мы уже были в гостях у него дома, немного выпивали-застольничали, вспоминая наш гарнизон Копитнари в Грузии. Жена у Володи была очень добрая, хлебосольная и красивая.
(Томочка, привет! Знаю, что прочитаешь это, поэтому кланяюсь тебе и целую руку! Дай Бог Вам с Володей здоровья и счастья на долгие годы! Обнимаю Вас!) Жалела она нас, ещё не выросших мальчишек и кормила-угощала, почти как родная мама. А что тогда нам, бедным и вечноголодным курсантам ещё было нужно? В другой раз я бы конечно пошёл к ним в гости даже не раздумывая, но ведь у меня сегодня было ТАКОЕ  запланировано! Разве застолье (даже самое замечательное!) сравнится с ЭТИМ?  
Как же медленно тогда шёл городской трамвайчик, какими  долгими казались его остановки и даже «закрывание-открывание»  дверей, словно время застыло и остановилось. Но ведь абсолютно всё в этой жизни имеет начало,  и всё имеет конец…
На мой нетерпеливый звонок  дверь  Любашиной квартиры открыл абсолютно голый, пьяный мужик и сразу же заехал кулаком мне в «табло»! Я залился кровью из разбитого носа и уже никак не контролировал дальнейшую ситуацию. А мужик продолжал меня «метелить», Люба, при этом, висела у него на руках и истошно кричала: «Это не он, это не он!»
«Значит, будет ещё кто-то третий и мне надо срочно линять!» – пронеслось у меня в голове. Любаша как будто прочитала мои мысли и подтвердила их: «Беги, беги, он тебя убьёт!!!»  
Ушёл-убежал я тогда по-английски - не прощаясь, но мысленно пообещав этой парочке вернуться и разобраться с ними обоими, с каждым поодиночке! Особенно с ней, причём с ней я хотел разобраться в самой грубой и изощрённой (и даже извращённой!?) форме! Я выскочил на улицу, отбежал немного от дома и долго оттирал лицо снегом, умываясь при этом талой водой из лужи. Потом  немного пришёл в себя и решил немедленно отомстить, «свистнув» на помощь Скурата и Володю, которые «бражничали» в том же микрорайоне, неподалёку.  Когда Скурат с Володей  увидели мой разбитый и синюшно-опухший «фэйс», то обстановка «праздника» сразу из-за накрытого стола улетучилась.
На мои пламенные призывы помочь мне и пойти разобраться, Володя благоразумно налил мне целый стакан чего-то очень крепкого и я, выпив это, сразу слегка успокоился, тщательно закусывая. Весь последующий вечер он «демпфировал» эти мои рецидивы отомстить той же процедурой. Выйти из-за стола, в конце вечера, я уже самостоятельно не смог. Володя с Серёгой  взяли меня как на коммунистическом субботнике, «ленинским бревном» и потащили... Владимир  добросовестно проводил-донёс меня до самого такси, посадил  в машину и призвал нас  со Скуратычем обязательно «прорваться», причём, во что бы то ни стало! И мы прорвались…
В казарме всё прошло незамеченным, благо кто-то меня уже «обошёл на повороте», пришёл из увольнения с устойчивым запахом-лепестком и попался командирам. После того случая мы с  Любой больше не виделись никогда, меня как-то абсолютно не тянуло встречаться с ней. Вот такая вот грустная история о женском коварстве и вероломстве…
Сергей Скуратов потом узнал от наших общих знакомых (Даугавпилс ведь очень  маленький город?) что, таких как я, у Любы был целый пасьянс, а в тот вечер мы случайно (карты неправильно легли, или звёзды не так тогда сошлись?!) пересеклись с её условно-досрочно освободившимся  из тюрьмы  кандидатом в женихи. Тот, сильно усугубив на воле водки, неожиданно заявился к ней и сразу же устроил  сцену ревности. Не доверял, что ли ей, глупый ревнивец? Можно сказать, наверное, я ещё очень легко отделался!  Долго я потом не верил  абсолютно всем женщинам и мстил им, мстил, мстил!
Теперь, с возрастом, наконец, верю…
«Люба, Любанька! Целую тебя в губоньки! За то, что ты поёшь как соловей!»

Борис Дедолко пишет: Тоже очень старый рассказ.
О  ЖЕНСКОМ  КОВАРСТВЕ    

Спасибо, Боря, продолжай радовать нас своими пронзительно-искренними воспоминаниями!

Сейчас, когда у тебя за плечами уже так много написанного и изданного, и ты заматерел, как автор в жанре короткого сюжетного рассказа, тем не менее совершенно очевидно, что "ранний Дедолко" тоже был совсем неплох.

lelik пишет: …"ранний Дедолко" тоже был совсем неплох.

Спасибо, Алексей Евгеньевич! Спасибо, дорогой! Знаешь,
«ранний Дедолко», как ты говоришь - это, скорее всего, мой диалог с самим собой в том времени. Поэтому, наверное, и выглядит со стороны так «искренне и пронзительно». Мир поменялся, а мы в том времени так и остались. Я, так точно…
Лёша! Бонус тебе лично, рассказ про то самое время:

МЕДКОМИССИЯ

Не знаю как у Вас уважаемые, а у меня при слове «медкомиссия» начинается невольная дрожь, усиленное потоотделение, желудочные колики, и даже панически непроизвольное сокращение кольцевого мускула - сфинктера. И всё потому, что я, в своё время, обманным путем прошёл эту обязательную процедуру контроля здоровья. Случилось это в период «очень и очень развитого социализма», при поступлении в родное училище, а потом и в военную Академию. Как я уже писал раньше, есть у меня одна очень «потаённая тайна» - моё врождённое нарушение цветоощущения. Ну а если немного попроще - я дальтоник! Причём в самой редкой форме этой паталогии – у меня протанопия! Это когда практически все цвета путаешь. Мама с папой, заметив в раннем детстве, что я рисую оранжевую траву и зелёный флаг нашей Советской Родины, быстро разобрались, что к чему, но особо при этом не растроились. Это ведь почти ни на что не влияло в моём будущем, разве что машину водить практически нельзя и в военные училища поступать, ну, и ещё по рисованию в школе из-за этого была вечная четвёрка. А в остальном детство у меня было очень счастливое - как у всех! Но вот школа позади, настало время определяться – КЕМ БЫТЬ! Я, практически выросший на аэродроме, ни секунды не сомневался в выборе своей будущей профессии. Конечно, очень хотелось в лётчики, но у меня кроме паталогии цветоощущения ещё и рост сто девяносто семь, а таких и близко к штурвалу не подпускают. Остап Ибрагимович Бендер с детства был моим кумиром, поэтому, хорошо подумав, я решил поступать в Киевский институт инженеров гражданской авиации (КИИГА), но через Киевское высшее военное инженерное авиационное училище (там экзамены были на месяц раньше и я затеял небольшую авантюру с рокировкой). То есть я собирался поступить в Киевское военное авиационное училище, а потом на медкомиссии открыться (как бы случайно), признаться, что я дальтоник, но узнал об этом якобы только сейчас, и с хорошими оценками уйти в КИИГА. Тогда это можно было сделать запросто, потому что такие серьёзные и «козырные» военные училища очень высоко котировались и «отсеянных» у них по медицине безоговорочно брали в гражданские ВУЗы. Спросите меня сегодня, зачем мне это было нужно? Отвечу честно. Боялся, что могу не выиграть в лотерею вступительных экзаменов с первого раза. А тут ведь появлялась возможность поступать дважды. Сомнительно, конечно же, с сегодняшних позиций, но тогда мне казалось, что схему я придумал просто гениальную. Ну, а в том, что поступлю в Киевское училище, я наивный, почему-то даже не сомневался! Но, как всегда, в дело вмешался «Его Величество Случай». Мои документы из Киева вернули с отказом (при моём пятибалльном школьном аттестате!). Мотивировали они свой отказ отсутствием разнарядки и вызова от них на мой Цхалтубский райвоенкомат. «Ретивое» взыграло, и я перенёс эту свою рокировку на Ригу. Там тоже были и РВВАИУ имени Алксниса и РКИИГА (ГВФ). Но так как времени совсем не оставалось (в школе уже был выпускной вечер), то папа «приделал» к моим документам ноги и сам повёз их в Ригу. Но там - та же фигня... Документы без разнарядки на военкомат не взяли! Извините, мол, у нас конкурс документов, у нас уже шесть человек на место, попробуйте на следующий год! И тут моему ангелу-хранителю эта суета-сует надоела, и он послал на встречу с отцом офицера из строевого отдела ДВВАИУ (тогда, по сути, ещё ДАТУ). Тот, по каким-то командировочным делам, был в рижском училище «Алксниса», разговорился в курилке с батей и посоветовал – пригласил его поступать в Даугавпилс. В ДВВАИУ тогда брали абсолютно всех (кроме безногих инвалидов, наверное) - первый набор ведь был! Помню на экзамене по математике из аудитории ушло сразу человек пятьдесят, сдав абсолютно чистые листы. Некоторые из ушедших потом проявились, учась в среднем училище, так как нас ещё два года параллельно набирали вместе. Но об этом в следующий раз, вернусь к этой своей истории. Приезжаю я в Даугавпилс.
Успешно, на пятёрки, сдаю экзамены. Обе математики, физику, осталось только сочинение написать. Его делают самым крайним испытанием, а нас гонят на медкомиссию. Я, зная свою патологию цветоощущения, наизусть выучил всю книгу полихроматических таблиц профессора Рабкина. Но ДВВАИУ повернулось ко мне тогда спиной, чтобы не сказать грубее – задом! В медсанчасти училища были какие-то другие таблицы. Ещё, наверное, трофейные, причём времён первой мировой войны. И я срезался на первой же картинке. Мне в медкарте написали НЕ ГОДЕН и вежливо указали на дверь. Я запаниковал. Ведь рушилась и летела в «тартарары» вся моя стройная и лукавая система! Недолго думая, я сам заполнил новую медицинскую карту (благо бланки в санчасти лежали везде, вплоть до подоконников) и снова пошел «брать Измаил» штурмом. Одного я, правда, тогда не учёл, - что медсестра узнает мои трусы. Тогда была абсолютно дурацкая мода на трусы с весёленьким рисунком, как у волка из мультфильма «Ну, погоди». Увидев эти мои «волчьи» трусы опять, она сказала: «А я эти трусы помню!!!» и снова завернула меня обратно. Я, «по новой», заполнил новую карту и, сняв со своего друга Серёги Скуратова его синие, сатиновые, солдатские трусы, опять пошёл на штурм. Женщина, конечно же, меня узнала и на третий раз, улыбнулась, но не подала вида и расписалась в вожделенной графе «Окулист». Переводиться куда-либо я сразу передумал, боясь очередных «подводных камней», которые неожиданно могли бы возникнуть. Ведь как говорится - «лучше мало, но с земли, чем много, да с неба!» Так я прошёл медицину, поступил в нашу АЛЬМА МАТЕР - ДВВАИУ и стал курсантом. А на третьем курсе, при прохождении медкомиссии для получения водительских прав, я снова успешно обманул врачей и, ей богу, до сих пор потею, вспоминая то напряжение, а из подмышек, при этом воспоминании, отчётливо «тянет» мышиной норой моего фантомного страха. Хочу ещё отметить, что я, с этим «тяжёлым недугом» и патологией своего дальтонизма, ни разу в жизни не ощутил никакого дискомфорта. И машину всю жизнь вожу с этим мультипликационным цветоощущением, да и всё остальное у меня тоже нормально получается. Жена, правда, никогда не разрешает пришивать самому пуговицы, потому как могу для этого очень разные и весёленькие нитки использовать! Вот так и живу в своём маленьком мире с оранжевой травой, розовыми листьями и изумрудными помидорами. Нормально живу!

Да, медкомиссия - это особая история для каждого, наверное.
У меня, например, где-то с 8-9 класса развилась близорукость - много читал, и в основном лежа! ( но скорее всего, близорукость досталась в наследство по материнской линии.)
Но, как бы ни было, надо было пройти все того же окулиста. И первая комиссия была, насколько помню, в райвоенкомате, и было это в середине 10 класса. Мы тогда толпой пацанов (как я уже писал, почти вся мужская половина класса поступала в военные училища ПВО, и в других классах картина была такой же) поехали в Балашиху, наш райвоенкомат был там. Такой фееричной истории с разными труселями у меня не было, конечно, но поволноваться пришлось. Про летное училище из-за близорукости я уже не мечтал, а вот в авиационное инженерное училище с процентом своей близорукости на грани допустимых норм, но таки прошел. Не помню уже эти нормы, но помню только, что если бы поступал не в инженерное училище, а в командное - то уже не прошел бы, там требования были жестче, а в инженерном допускались как раз такие послабления по зрению, которые соответствовали моим.
На медкомиссии в училище я уже это знал, и чувствовал себя увереннее. Это сейчас у каждого из нас к старости своя коллекция болезней, а тогда - с высоты прожитых лет - мы все все были молоды, полны сил, энергии, юношеского оптимизма и здоровья!
Эх, где мои семнадцать лет...

lelik пишет: Эх, где мои семнадцать лет...

Лёш, дружище! Спорное и очень навязчивое, оказывается, желание! Вот мои аргументы:

«Сидят два пенсионера в парке на скамеечке. Мимо проходит «секс-бомба» девушка в мини-юбке.
Один из старичков говорит:
-Эх, «где мои 17 лет» !?
Второй отвечает:
-Ты, совсем сдурел, что ли?! Из-за каких-то жалких 5ти минут сомнительного удовольствия опять 40 лет работать?!»


А чтобы меня не обвинили в «офтопе», выкладываю ещё один рассказ из очень «раннего Дедолко»:

ДВОЙНОЙ ОТЖИГ

Начну, пожалуй, с технических и слэнговых терминов, чтобы была ясна и понятна остальная подоплека. Итак…
О́тжиг — вид термической обработки металла нагреванием. Двойной отжиг отличается от простого тем, что после первого нагрева следует охлаждение на воздухе и затем новый нагрев.
А вот «мОлодежь и пОдростки» на своём слэнге называют «отжигом» весёлую тусовку, способ произвести фурор, или прославиться в чём-либо и где-либо. Я даже не пытаюсь перевести сочетание «ДВОЙНОЙ ОТЖИГ» на молодёжную «феню» - слишком уж слово «охренеть» будет сверкать своими гранями!
Грустная, а местами до слёз печальная история, как мы с моим училищным другом проводили свой очередной курсантский отпуск. Давно это было, но до сих пор с ужасом вспоминаю всё до мельчайших подробностей.
Как вспомню - так вздрогну!
Даугавпилсские ребята, которые учились вместе с нами в училище, были очень сильно обделены нашим отпускным курсантским счастьем. Ну что у них за «скукоженное» счастье было - получить отпускной билет, сесть в трамвай (или как большинство местных говорило, «на транвай») и проехать пять-десять остановок до Кожкомбината, или Форштадта? А где интрига трёхдневной езды в поезде (как у меня в Грузию), знакомство с новыми интересными людьми, питие алкоголя на брудершафт, робкие поцелуи с девушками в прокуренных вагонных тамбурах, убегание от вокзальных патрулей и прочее, из этого же ряда. Один пример того многообразия. Помните случай, когда на общеучилищном построении нам зачитали приказ о суровом наказании курсанта, который, возвращаясь из отпуска, как было сказано в приказе, «двое суток держал весь вагон под напряжением!!!» А тут всего лишь вульгарный трамвай и бесплатные воинские проездные на талоны к нему… Ну, никакого курсантского романтизма и, тем более, авантюризма.
Со мной в отделении учился один славный даугавпилсский «малец» (ещё одно местное словечко, помните?) Леонид. Мы с ним приятельствовали и, что называется, все пять лет вместе делили тяготы, лишения и невзгоды нашей воинской службы. Смотрелись мы с ним, когда были рядом, несколько нелепо: я двухметровый - он намного ниже меня. Но это абсолютно не мешало нам дружить. После третьего курса я пригласил обделённого безграничным отпускным разнообразием Лёньку в литовский Друскининкай к моей бабушке. Отец у меня последний год дослуживал офицером в Небит-Даге, и тоже приехал в отпуск к матери в Литву. У бабушки был большой двухэтажный дом, так что места хватало всем. В первый же вечер мы с Леонидом Юрьевичем агрессивно «рванули» в ресторан. Перед этим «для храбрости» выпили по сто грамм с моим отцом. В ресторане оперативно познакомились с двумя очаровательными девушками, и закрутили лёгкий «гусарский» кураж. Сорили деньгами (небольшими, правда), как мажоры, ни в чём не отказывая девушкам (очень надеясь на их взаимность во всём). Но как это всегда бывает, «Его Величество Случай» спутал громадьё абсолютно всех наших планов. Мы ощутимо опьянели и слегка «поплыли» (наверное, отцовские сто грамм виноваты?!), и Лёня, будучи безбашенно дерзким на расправу, умудрился подраться в холле ресторана. Был он в то время чемпионом Латвии по боксу (в наилегчайшем весе, правда), поэтому сразу уложил какого-то невежу (его слова) и бегал по вестибюлю кабака, пытаясь найти ещё кого-нибудь. Я в это время танцевал с девушкой и начало потасовки пропустил, а когда выскочил ему на помощь, было уже поздно. Пономарь, аврально убегая от милиции, выбил в холле зеркальное стекло, пытаясь пройти «сквозь него», но всё равно был пойман, упакован и засунут в милицейский «рафик». Меня, бросившегося ему на помощь, упаковали туда же. Внутри машины спортивный Лёня ловко уворачивался от ударов ментов, а я, прикрывая своё слабое место - живот, получал по морде и за себя, и «за того парня»! Не буду долго и нудно рассказывать, а то надоем Вам излишним натурализмом, расскажу в двух словах.
Отвезли нас в вытрезвитель. Там была определённая процедура. Дышишь в трубку алкометра (или мера?), и в протокол записывают твою степень опьянения. Я, будучи всегда законопослушным гражданином, сделал всё, как сказали. А Пономарь на просьбу девушки медсестры подуть в трубочку с вызовом ответил: «Сейчас ты в мою трубочку дунешь!»
Что тут говорить, менты опять на нас оторвались и потренировались! Далее последовал душ, прорезиненные простыни - в общем весь комплекс услуг этого грустного заведения. Хорошо, что кроме нас в вытрезвителе больше никого не было, и мы похмельно тихо прокемарили до самого утра. Рано утром пришёл мой батя, заплатил за нас двести пятьдесят рублей (!!!) (разбитое в ресторане стекло плюс услуги), и нас выпустили. В тот день мы больше категорически ничего не пили...
На следующее утро собрались поехать за «джинами» для Лёни в Вильнюс. С трудом сели в переполненный автобус, доехали до места, вышли на барахолке и стали ходить по рынку прицениваться к «штанам». Нашли, померяли, договорились и тут Пономарь с ужасом обнаруживает пропажу двухсот рублей из своего заднего кармана. Мы оба черные, в буквальном смысле, обыскали всё вокруг, но, увы, тщетно! Офигевшие, как «похоронившие всех близких в один день», вернулись домой, и Лёнька в тот же вечер поехал обратно в Даугавпилс, потому что отпуск у нас как-то сразу не задался...
Денег ему на обратную дорогу я, втайне от отца, попросил у бабушки…