Ах, Пушкин, не достойны вы любви,

моя любовь, моя прелесть... одной только милости просила бы у неба — увидать вас на мгновенье перед тем, как умереть



А́нна Никола́евна Вульф


У Пушкина были две Ани -- Керн и Вульф. Пушкин любил Аню Керн. А Аня Вульф любила Пушкина.Она была соседкой по пушкинскому имению в Тригорском и близким другом Александра Сергеевича. Любовь Ани Вульф к Пушкину была безответной. Он посвятил ей стихотворение, но это не "Я помню чудное мгновение"


Я был свидетелем златой твоей весны;


А Аня пишет Пушкину. в ее письмах слезы и плач...






Пушкин отвечает Ане Вульф

Слушайте хорошенько:

1) Ради бога, будьте легкомысленны только с вашими друзьями (мужского пола), они воспользуются этим лишь для себя, между тем как подруги станут вредить вам, ибо, - крепко запомните это, - все они столь же ветрены и болтливы, как вы сами.

2) Носите короткие платья, потому что у вас хорошенькие ножки, и не взбивайте волосы на височках, хотя бы это и было модно, так как у вас, к несчастью, круглое лицо.

3) С некоторых пор вы стали очень осведомленной, однако не выказывайте этого, и если какой-нибудь улан скажет вам (.....), не смейтесь, не жеманьтесь, не обнаруживайте, что польщены этим; высморкайтесь, отвернитесь и заговорите о чем-нибудь другом"


Анна Николаевна Вульф никогда не была замужем. Она провела с Пушкиным счастливые мгновения, но он их не оценил.

Ну зачем же вы, господин Корф, написали такое!


"Вечно без копейки, вечно в долгах, иногда и без порядочного фрака, с беспрестанными историями, с частыми дуэлями, в тесном знакомстве со всеми трактирщиками, ...ями и девками, Пушкин представлял тип самого грязного разврата".

"Прелестная жена Пушкина, любя славу мужа более для успехов своих в свете, предпочитала блеск и бальную залу всей поэзии в мире"



Корф Модест Андреевич
Учился в Царскосельском лицее первого выпуска (вместе с Пушкиным, лицейское прозвище — «дьячок Мордан»

wysotsky.com/0009/001.htm#110
ru.wikipedia.org/wiki/Корф,_Модест_Андреевич


Не только воспитывавшись с Пушкиным, шесть лет в Лицее, но и прожив с ним еще потом лет пять под одною крышею, я знал его короче многих, хотя связь наша никогда не переходила обыкновенную приятельскую.

. Все семейство Пушкиных представляло что-то эксцентрическое. Отец, доживший до глубокой старости, всегда был тем, что покойный князь Дмитрий Иванович Лобанов-Ростовский называл «шалбером», то есть довольно приятным болтуном, немножко на манер старинной французской школы, с анекдотами и каламбурами, но в существе — человеком самым пустым, бесполезным, праздным и притом в безмолвном рабстве у своей жены.

Последняя, урожденная Ганнибал, женщина не глупая и не дурная, имела, однако же, множество странностей, между которыми вспыльчивость, вечная рассеянность и, особенно, дурное хозяйничанье стояли на первом плане.

Дом их был всегда наизнанку: в одной комнате богатая старинная мебель, в другой — пустые стены или соломенный стул; многочисленная, но оборванная и пьяная дворня, с баснословною неопрятностью; ветхие рыдваны с тощими клячами и вечный недостаток во всем, начиная от денег до последнего стакана. Когда у них обедывало человека два-три лишних, то всегда присылали к нам, по соседству, за приборами. Все это перешло и на детей.



В Лицее он (Пушкин) решительно ничему не учился, но как и тогда уже блистал своим дивным талантом, а начальство боялось его едких эпиграмм, то на его эпикурейскую жизнь смотрели сквозь пальцы, и она отозвалась ему только при конце лицейского поприща выпуском его одним из последних.

Между товарищами, кроме тех, которые, пописывая сами стихи, искали его одобрения и, так сказать, покровительства, он не пользовался особенной приязнью. Как в школе всякий имеет свой собрикет, то мы его прозвали «французом», и хотя это было, конечно, более вследствие особенного знания им французского языка, однако, если вспомнить тогдашнюю, в самую эпоху нашествия французов, ненависть ко всему, носившему их имя, то ясно, что это прозвание не заключало в себе ничего лестного.


Вспыльчивый до бешенства, с необузданными африканскими (как его происхождение по матери) страстями, вечно рассеянный, вечно погруженный в поэтические свои мечтания, избалованный от детства похвалою и льстецами, которые есть в каждом кругу, Пушкин ни на школьной скамье, ни после, в свете, не имел ничего привлекательного в своем обращении. Беседы ровной, систематической, связной у него совсем не было; были только вспышки: резкая острота, злая насмешка, какая-нибудь внезапная поэтическая мысль, но все это только изредка и урывками, большею же частью или тривиальные общие места, или рассеянное молчание, прерываемое иногда, при умном слове другого, диким смехом, чем-то вроде лошадиного ржания.


Художник Карл Брюллов говорил так: «Какой Пушкин счастливец! Так смеётся, что словно кишки видны».


Защита Петра Вяземского


Ремарка Вяземского: «Был он вспыльчив, легко раздражен, — это правда, но со всем тем он, напротив, в общем обращении своем, когда самолюбие его не было задето, был особенно любезен и привлекателен, что и доказывается многочисленными приятелями его. Беседы систематической, быть может, и не было, но все прочее, сказанное о разговоре его, — несправедливо или преувеличено. Во всяком случае, не было тривиальных общих мест: ум его вообще был здравый и светлый».

Ремарка Вяземского: «Не думаю, чтобы Пушкин был с детства избалован льстецами. Какие могли быть тут льстецы?»



Корф

Начав еще в Лицее, он после, в свете, предался всем возможным распутствам и проводил дни и ночи в беспрерывной цепи вакханалий и оргий, с первыми и самыми отъявленными тогдашними повесами. Должно удивляться, как здоровье и самый талант его выдерживали такой образ жизни, с которым естественно сопрягались частые любовные болезни, низводившие его не раз на край могилы. Пушкин не был создан ни для службы, ни для света, ни даже — думаю — для истинной дружбы. У него были только две стихии: удовлетворение плотским страстям и поэзия, и в обеих он ушел далеко.

Ремарка Вяземского: «Сколько мне известно, он вовсе не был предан распутствам всех родов. Не был монахом, а был грешен, как и все в молодые годы. В любви его преобладала вовсе не чувственность, а скорее поэтическое увлечение, что, впрочем, и отразилось в поэзии его».


Корф

В нем не было ни внешней, ни внутренней религии, ни высших нравственных чувств; он полагал даже какое-то хвастовство в высшем цинизме по этим предметам: злые насмешки, часто в самых отвратительных картинах, над всеми религиозными верованиями и обрядами, над уважением к родителям, над всеми связями общественными и семейными, все это было ему нипочем, и я не сомневаюсь, что для едкого слова он иногда говорил даже более и хуже, нежели думал и чувствовал. Ни несчастие, ни благотворения государя его не исправили: принимая одною рукою щедрые дары от монарха, он другою омокал перо для язвительной эпиграммы.

Вечно без копейки, вечно в долгах, иногда и без порядочного фрака, с беспрестанными историями, с частыми дуэлями, в тесном знакомстве со всеми трактирщиками, ...ями и девками, Пушкин представлял тип самого грязного разврата.

Ремарка Вяземского: «Никакого особенного знакомства с трактирами не было, и ничего трактирного в нем не было, а еще менее грязного разврата.


Корф

Было время, когда он от Смирдина получал по червонцу за каждый стих; но эти червонцы скоро укатывались, а стихи, под которыми не стыдно было бы выставить славное его имя, единственная вещь, которою он дорожил в мире, — писались не всегда и не скоро. При всей наружной легкости этих прелестных произведений, или именно для такой легкости, он мучился над ними по часам, и в каждом стихе, почти в каждом слове было бесчисленное множество помарок. Сверх того, Пушкин писал только в минуты вдохновения, а они заставляли ждать себя иногда по месяцам.



Женитьба несколько его остепенила, но была пагубна для его таланта. Прелестная жена, любя славу мужа более для успехов своих в свете, предпочитала блеск и бальную залу всей поэзии в мире и, по странному противоречию, пользуясь всеми плодами литературной известности мужа, исподтишка немножко гнушалась того, что она, светская дама par excellence3, в замужестве за homme de lettres4, за стихотворцем. Брачная жизнь привила к Пушкину семейные и хозяйственные заботы, особенно же ревность, и отогнала его музу. Произведения его после свадьбы были и малочисленны, и слабее прежних. Но здесь представляются, в заключение, два любопытные вопроса: что вышло бы дальше из более зрелого таланта, если б он не женился, и как стал бы он воспитывать своих детей, если б прожил долее?


Ремарка Вяземского
. Жена его любила мужа вовсе не для успехов своих в свете и нимало не гнушалась тем, что была женою d'un homme de lettres (литератора). В ней вовсе не было чванства, да и по рождению своему принадлежала она высшему аристократическому кругу».






Можно ли подходить к гению с "с линейкой и весами"?



Ива́н Ива́нович Пу́щин
друг и однокурсник Пушкина по Императорскому Царскосельскому лицею (первый выпуск)

Чтоб полюбить его настоящим образом, нужно было взглянуть на него с тем полным благорасположением, которое знает и видит все неровности характера и другие недостатки, мирится с ними и кончает тем, что полюбит даже и их в друге-товарище.



В гении надо любить все, даже недостатки. И с бля...ми в грязном разврате Пушкин великолепен! Хотя...

Можно поставить вопрос - кто такой Корф и кто Пушкин?

Maikl пишет: Можно поставить вопрос - кто такой Корф и кто Пушкин?

Ну, судя по его послужному списку (действительный тайный советник) и наградам (Станислав, Анна, Владимир - все до 1 степени, Белый Орел, Александр Невский, и высший орден РИ Андрей Первозванный, да еще и с алмазными знаками) - весьма успешный служака и карьерист.
Такие бывают весьма ревнивы к успехам других.

А его однокашник по лицею Пушкин - с одной стороны, какой-то титулярный советник, а с другой - "солнце русской поэзии" и "Пушкин - это наше всё!"
Вполне возможно, отсюда и явная неприязнь и предвзятость, с выпячиванием именно негативных моментов в характеристике о Пушкине г-на Корфа.

Почему я склонен так думать? Да потому что все, что пишет о Пушкине Корф, совершенно не вяжется с творчеством Пушкина!
Совершенно не соответствует всему тому великому наследию, которое оставил нам Александр Сергеевич.

Две статьи - тут и тут

Ай да Пушкин!





из письма невесте
Н. Н. ГОНЧАРОВОЙ
30 сентября 1830 г. Из Болдина в Москву


Если что и может меня утешить, то это мудрость, с которой проложены дороги отсюда до Москвы; представьте себе, насыпи с обеих сторон, — ни канавы, ни стока для воды, отчего дорога становится ящиком с грязью, — зато пешеходы идут со всеми удобствами по совершенно сухим дорожкам и смеются над увязшими экипажами. Будь проклят час, когда я решился расстаться с вами, чтобы ехать в эту чудную страну грязи, чумы и пожаров, — потому что другого мы здесь не видим.

rvb.ru/pushkin/01text/10letters/1815_30/...xt/1830/1542_359.htm



Будь проклят тот день, когда я сел за баранку этого пылесоса...

yandex.ru/video/preview/?text=пусть%20бу...=2054439781060594948

Ай да Пушкин!




А мне bene там, где растет трин-трава, братцы. Были бы деньги, а где мне их взять? что до славы, то ею в России мудрено довольствоваться

из письма А.Пушкина брату Л. С. ПУШКИНУ
Январь (после 12) — начало февраля 1824 г. Из Одессы в Петербург

Юрий Никулин Песня про зайцев
my.mail.ru/mail/allarmm/video/_myvideo/1...tml?from=videoplayer


или рыбку съесть, или...



А.Пушкин из письма П. А. ВЯЗЕМСКОМУ
Начало апреля 1824 г. Из Одессы в Москву

rvb.ru/pushkin/toc.htm