Так, вот, все началось как обычно в 6.30. Звонок, в лучшем случае, вопль дежурного: "Подъем". По роте пробегает легкий скрип кроватей - это все мысленно обкладывают крылатыми летайчиками дежурного, звонок и белый свет вообще. После этого все занимают новую удобную позу, вследствие чего и происходит этот скрип. Под ампирными сводами спального помещения устанавливается тишина. Но эта тишина обманчива, как первый лед, как мираж в пустыне. И счастлив тот, кто успел в эти короткие мгновения поймать кайф и забыться, потому что те, кто так и не заснул, переживают муки ожидания нового звонка и вопля: "Дежурный по роте, на выход!" или (что еще хуже): "Смирно!" Наконец раздается один из этих позывных, кровати снова начинают усиленно скрипеть, но уже под тяжестью своих пробуждающихся хозяев, воздух наполняется летающими пернатыми продолговатыми существами с двумя подвесными топливными баками, которые снуют туда-сюда...

- Ну что, что нежимся?!
- Да пошел ты к такой-то матери... - мысли, иногда вслух.
- Разбудите... Кто там еще спит?
- Он в наряде.
- Ну и что, что в наряде! Подъем! Подъем! Дежурного по роте ко мне!
Подходит дежурный по роте, переминается с ноги на ногу.
- Почему рота не встает? - усы топорщатся все сильнее и сильнее, брови опускаются, глаза уходят вглубь. - Здесь паутина, грязь, пыль! Наряд ничего не делает! Разгильдяи!
- Да я, товарищ майор... Мы... Ну, понимаете... - включается дурачок.
- Еще одно замечание и я вас сниму. Стройте роту!
- Есть.
Начальник курса, заложив руки за спину и вертя во все стороны головой с недовольно торчащими усами, мерно удаляется в канцелярию.
Мимо дневального начинает медленно течь ручеек из тел, одетых по форме № 3 с ничего не выражающими лицами и руками, засунутыми в карманы штанов. Вначале ручеек втекает в очко, образует там реку, бурлящий поток и снова вытекает в коридор, формируя неровный строй у входа в казарму.
На улице моросит небольшой местный дождик, воздух тяжелый, наполненный влагой, но тепло. Все стоят нахохлившись. Кто-то обмотал шарфом шею, у кого-то шапочка на голове и мастерка торчит из-под ПШ.
На крыльцо выходит папа. Из строя раздается:
- Смир-р-р-но! - это кто-то в шутку прогнулся.
- Вольно, - отвечает папа, - замкомвзвода, доложить о наличии людей.
С горем пополам из трех взводов наскреблось около тридцати человек. Видя, что больше не выжмешь, а время идет, папа говорит:
- Завацкий, ведите строй. Замкомвзвода, после зарядки мне расход в канцелярию пофамильно. Ясно?
Строй поворачивается налево и, как колонна военнопленных, начинает движение.
- Всем снять шапки! Всем! И выньте руки из карманов!
- Так ведь дождь...
- Не раскисните, не сахарные.
По строю пробегает ветерок веселья.
Рота уходит, а товарищ майор направляет свои стопы обратно, в расположение, вычислять всех уклоняющихся от зарядки. Способов существует много. Можно спрятаться в сушилку, можно ловко укрыться одеялом, затаиться и не отсвечивать, можно прикинуться уборщиком, можно стать за штору на подоконник. Единственное неудобство последнего способа - ты отлично виден с улицы. В общем, главное - не попадаться ЕМУ на глаза, а если уж попался, то быстро склеить хорошую, добротную отмазку.
Уборщики потихоньку гоняют пыль и размазывают воду по уже и так сгнившему полу; в общем, работа кипит. Удовлетворившись этим зрелищем, выцепив человека 2-3 халявщика, таракан удаляется в канцелярию.
Окончательно убедившись в надежности занятого тараканом положения, дневальный виснет задом на козырьке с телефоном. Дежурный по роте включает телевизор, вокруг которого потихоньку образуется толпа убирающих и косящих элементов.
Автоответчик дневальный ежесекундно отвечает на запрос из-за приоткрывающейся входной двери: "Где усатый?", - это продрогшая и сбившаяся с курса рота почленно возвращается с зарядки. Помещение роты быстро наполняется звуками музыки, разговором, шорохом заправляемых кроватей и воплями на непереводимом слэнге.
Народ снует туда-сюда с зубными щетками в зубах и с полотенцами на шее. Кто-то принимает душ, кто-то просто плещется под краном. Те, кто по каким-то причинам пораньше справился с утренним туалетом, прикорнул еще несколько минут перед построением, свернувшись калачиком на своей кровати. Юсявичюс с Быстриком перебрасываются эпитетами, от которых у любого непосвященного завянут уши. Но у них эти обороты являются выражением величайшей любви и привязанности. Между делом они выясняют, кто из них виноват в исчезновении одеколона из флакона. Выведя несложную логическую цепочку, они приходят к выводу, что виноват Виталик Куцевич.
- Скажу одно, - говорит Леша Быстрик Виталику, - если ты не купишь одеколон, мы тебя... Тут он делает такое лицо, по которому сразу становится понятно, что он собирается сделать с Виталиком. Затем, завернувшись в простыню, Леша переворачивается на другой бок.
Звучат звонки, и голос дежурного по роте возвещает о построении на утренний осмотр (когда папа в роте, элементы распорядка дня стараются соблюдать). Папа к этому времени стоит возле ленинской комнаты и простреливает взглядом формирующийся строй.
- Рота, равняйсь! Отставить! Становись! Равняйсь! Отставить!..
- Замкомвзвода, поставить в строй 100% личного состава!
Стоим, переминаемся с ноги на ногу, ждем, когда 100% станут в строй. Наконец это происходит.
- Равняйсь! Смирно! Равнение на...
- Отставить равнение, - папа медленно шествует к середине строя.
В руках у него листок писчей бумаги - уже настрочил кучу ЦУ как себе для памяти, так и дежурному по роте.
- Замкомвзвода, направить уборщиков, донавести порядок в кубриках. Первая шеренга, шаг вперед, шагом - марш! Кру-гом! К утреннему осмотру приступить!
Начинается вольная импровизация на тему утреннего осмотра. Воротнички чисто ветеранские - держатся от наряда до наряда. Единственное, что еще кое у кого блестит, так это бляха. Тут снова, покрывая всех, под сводами казармы раздается голос папы:
- Проверить состояние обуви и дать команду устранить.
Он подходит к кому-то из третьего взвода и указывает на его сапоги. Рота замирает.
- Как не уважаете себя, так и отношение к обуви у вас такое.
После осмотра обуви строй быстро редеет. На крыльце собирается куча выгнанного из строя народа. Кто-то сразу же наполняет курилку сизыми облаками дыма; кто-то чистит обувь; не делающие ни того, ни другого рассказывают анекдоты, обсуждают предстоящие занятия, где, как правило, предстают перед собеседником в образе Христа, распятого Понтием Пилатом. Так проходит еще минут пять. Самые совестливые начинают коситься на часы и перебрасываться репликами:
- Слышь, мля!.. Вова, пошли упадем в строй, а то папик инфаркт получит.
- Ты достал, обезьяна!.. Ладно, пошли.
Потихоньку строй в роте снова наполняется. Исключение составляют самые толстокожие, покидающие курилку лишь для построения на завтрак.
После завершающего этапа утреннего осмотра воздух роты разрезает надрывный звонок. Раз... два... три... четыре... Теперь каждому члену нашей роты ясно, что папочка вынужден прекратить свой длиннющий монолог по поводу сонного подъема и пожеванного вида курсантов и отправить роту на завтрак. Так и есть, усатый принимает строевую стойку, орлиным оком оглядывает вверенное ему подразделение.
- Направо! Строиться на улице, шагом - марш!
С первым шагом начинаются разговоры и напоминания.
- Юра, ты чай взял?
- Да.
- А варенье?
- А, твою мать... мля, забыл.
- Урод! - с жалостью заключает голос.
В то время, пока Юра кабаном метается по казарме в поисках своего варенья, основная часть роты уже топчется перед входом в казарму, ожидая тормозов, которые только по им одним известным причинам застревают в роте. В последнюю минуту происходящее на крыльце напоминает кадры немого кино.
Первые 10 секунд. Пять человек одновременно выкатываются на крыльцо. После получения разрешения стать в строй, они в рассыпную бросаются к своим взводам.
Следующие 10 секунд. Два человека на крыльце. У одного под мышкой зажата трехлитровая банка с вареньем пробкой вперед, правая рука застыла у козырька фуражки. Далее все как и в первые секунды и т.д.
Последним появляется "Чара". Сначала он оглядывает строй - на его лице написан немой вопрос: "А что вы здесь делаете?" Это профессионал включения дурачка, у него есть чему поучиться. Наконец его взгляд натыкается на папу, "Чара" сразу все понимает и дальнейшие события развиваются по уже известному сценарию.
Наконец-то наступает долгожданный момент отправки роты на завтрак.
- Нале-во! - голос папы приводит в движение тела, составляющие строй, которые, переминаясь с ноги на ногу, поворачиваются по указанному направлению.
Папе это не нравиться, он вспоминает прошедшие годы и бодро командует:
- Ну что, что за повороты?! Разучились, что ли? Внимание, рота! Напра-во! Кру-гом! Напра-во!
Наконец с третьей попытки, когда рота выполняет что-то похожее на поворот из строевого устава, папа удовлетворяется или приходит к выводу, что все равно ни черта не получится, и говорит:
- Сержант Фищенко, ведите строй на завтрак!
Фищенко, явно без удовольствия, изрекает:
- Есть! - и выходит из строя.
Далее следует имитация нескольких строевых приемов типа "равняйсь, смирно, равнение направо - шагом марш!"
После команды "вольно" рота идет, ну совсем вольно. Папе это не нравится.
- Управляйте строем, товарищ сержант! - Недовольный голос усатого настигает роту и накрывает ее сверху, ужасно давя на уши.
- Да пошел ты к такой-то матери...
- Иди ты в баню...
- Интересно, а как это нужно управлять строем? - мысли вполголоса в строю.
Тут, папа показывает, что значит управлять строем:
- Первый взвод, не замедляем, не замедляем ногу! Равнение, вторая шеренга второго взвода, третья, четвертая и все остальные; заполните строй, третий взвод. Все в парадной форме одежды - на левый фланг. Слива, займите свое место в строю!
- У меня нога, товарищ майор.
- Займите свое место, товарищ курсант! - голос папы по уровню возрастает на 2-3 дБ, что не предвещает ничего хорошего.
Серега, придерживая стопку пачек творога, прихрамывая, догоняет взвод.
- Ну что, длинный козел, неудача? - Ехидно вопрошает Костик.
- Молчи, обрубок малогабаритный, - звучит в ответ.
Этот диалог вносит некоторое оживление в последние шеренги.
В это время рота проходит вход нашего факультета. Здесь она делится на два рукава для того, чтобы одновременно положить чемоданы, не сбавляя при этом темпа движения. После воссоединения этих двух потоков (которые заканчиваются за поворотом к плацу) роту обычно останавливают для еще одной ранжирной перестановки.
Только после того, как рота начинает превращаться в разозленный улей, из котлов выпускают пар. П-ш-ш-ш - мы с грохотом выкатываемся на плац. Возле главного входа в галерею пищевых искусств застыли два изваяния в форме с повязками, на которых большими белыми буквами написано: "Патруль".
- Фу, шакалы! - Голос из первых рядов.
- Вон того черненького педика, я припоминаю, - середина строя.
Так мы и проплываем пункты перехвата, подходя к конечной точке маршрута
В это время в роте идет вторая очередь десанта. Выказывая завидную прыткость, в окно вываливается Толстяк, а за ним показываются еще несколько человек. Когда вся "мафия" в сборе, начинается продвижение группами по 1-2 человека вдоль учебного корпуса с дистанцией 50 м. Это производит впечатление массового паломничества мусульман в Аллахабад.
Боевой авангард 46-й роты с грохотом распахивает двери в столовую, с гиканьем и свистом покрывая отборным матом якорька-прапорщика. Со стороны эта картина не уступает в зрелищности захвату Зимнего дворца.
В кубриках для приема пищи все складывают фурики на подоконник, с гомоном усаживаются за столы и начинают делить пайку. За нашим столом все происходит по законам военного коммунизма и просто по-братски. Кто-то по очереди метается за кипятком, потому что начальство, желая взбодрить нас перед занятиями, поит нас суррогатом кофе, изготовленным из каштанов, желудей и ячменя. На наши мольбы поить нас утром чаем, а кофейный напиток сохранять в целях экономии и в использовании в целях народного хозяйства, командование не реагирует и десятки литров этого напитка по утрам стекают в лабиринты канализации и исчезают навсегда. Если представить, что из чайника выливаются единички и двушки, то становиться больно за всю нашу систему.
Что у нас на завтрак? Так называемая тушеная картошка с мясом. Сморщив нос, черпаю немного красновато-желтовато-бурой массы и плюхаю себе на тарелку. (Кстати, это еще не самый худший вариант). Сажусь, беру вилку и начинаю из своей порции выколупывать гнилую, нечищенную картошку, свиные шкварки из небритых хвостиков, мелкие камешки и булыжники покрупней. В конце концов на тарелке оказываются две горки - одна похожа на картофельное пюре, а вторая на свалку строительного мусора. Причем первая в два раза меньше второй. Скрепя сердце, потому что жалко переводить наиболее ценный продукт, кладу в картошку кусочек масла, чтобы перебить отвращение и, скрипя песком на зубах, поглощаю это блюдо.
Мы немного отвлеклись. В это время в кубриках стоит веселый гомон толпы, как на древнерусском застолье. "Лимон" рассказывает, что он слышал от одного мужика об инопланетянах, а Женя Брок громогласно заявляет о необходимости отделения Латвии от Союза. После его длиннейшей тирады с шаткими аргументами "Борода" начинает дико ржать и сквозь смех произносит:
- Вот твоя сущность! Женя, ты же татарин, что ж ты Латвию защищаешь? Да куда она денется одна без Украины?
К нему присоединяются "Лимон" и Андрюха Голов. Женю заваливают горой аргументов и он умолкает с последним воплем:
- Бриви, падомью Латвия!
Где-то в противоположном кубрике летит на пол то ли чашка, то ли тарелка и со звоном разбивается. Зал восторженно гудит и гремит аплодисментами. Не мудрено, ведь посуда бьется "на счастье". На звон подскакивает папа и провозглашает, что разбивший будет восстанавливать разбитую тарелку в десятикратном размере (примерно стоимость чайного сервиза на двенадцать персон из китайского фарфора) и не получит диплом пока не восстановит.
- Рота, заканчиваем прием пищи! - голос папы вызывает бурю в зале.
- У-у-у, какой заканчиваем? Еще не начинали!
- Ща-а-а-с, закончу!
Папа с гордым видом прохаживается в проходе, мужественно переваривая все эти фразы.
Время потихоньку начинает нагнетать в атмосфере нервозность, обороты ложек растут, куски батона, покрытые маслом, проваливаются в пропасти желудков, не проходя стадии дробления. Первыми срываются курильщики, для того чтобы отравиться очередной дозой никотина. Через пять минут зал пустеет, но за столом № 4 упорно сидит Слава Полищук и с коровьим хладнокровием перемалывает пищу. Еще через минуту в строй падают последние курильщики, а Слава в это время смотрит в окно и допивает чай. Кружка пустеет вместе с командой "шагом-марш". Слава грустно произносит: "Опять опоздал".
Не успев отойти и десяти шагов, рота останавливается окриком "стой!", который больше похож на "хой". Из-за первого взвода выруливает папочка, смотрит он грозно.
- Замкомвзводам, поставить в строй 100% личного состава!
Все понуро опускают головы, кто-то матерится. Шура-Говорун вещает о чем-то Шугарику. Проблемы, рассматриваемые Шурой, не несут какой-либо информации, а вот его приплясывание-притопывание и отчаянная жестикуляция с чудным вывертом рук одновременно в трех плоскостях действует поражающе. Рядом стоит Авдей и часто вспоминает ночную Фею одним словом. Мура засевает территорию вокруг себя плевками. Малый-Рыжуха грызет семечки, уперев взгляд в Шуру-Говоруна.
- Подвиньтесь, мужики! - это нас посетил Толстяк.
Бендера выпрямился как пластмассовая кукла и рассматривает голубизну неба. Так мы стоим еще минуту-другую, затем повзводно убываем к месту занятий.
В 8.43 рота наполняет длинные коридоры учебного корпуса. В секретке толчея.
На третьем этаже Ляпин останавливает Леонтьева. Ему, как выясняется, нужно в санчасть хоть ты тресни. Леонтьев предлагает треснуть, Ляпин соглашается и через минуту он своей скачущей походкой движется в направлении санчасти.
8.49 - 462 учебная группа застыла у 309-й аудитории. Перед нами вытянулся полковник Попов, рядом стоит капитан "Крот". Следует сбивчивый рапорт дежурного, довольно бодрое для четвертого курса приветствие. Все в ожидании чего-то. Товарищ полковник корчит кислую мину и произносит:
- Ну обидно, обидно же! Ну как вы стоите?! Где командир отделения? Вот вы, - он показывает на Леху (рост 195 см), который затесался на левом фланге и старательно приседает, виновато улыбаясь, - где вы должны стоять?
- Там, - мотает Леха головой в сторону правого фланга.
- Ну так займите свое место! Неужели нужно всех расставлять по местам? В строю все должно быть видно - где командир, где кто. А-а... - он махает рукой с отчаянным видом, давая понять, что мы потерянные люди.
- Была бы моя воля, - лицо его принимает напряженно-волевое выражение, губы сжимаются, - я бы из вас сделал людей, я бы навел порядок.
Убиваясь в душе по поводу невозможности выполнения этой благородной миссии, он дает команду зайти в аудиторию. Взвод наполняет аудиторию шарканьем сапог, грохотом отодвигаемых стульев, тихим разговором. Стрелки часов на 8.50. Пошло погружение. Контрольное время всплытия - 10.35.
В это время папочка в роте с усердием Христа, раздающего милостыню, давал наряду ЦУ. Дежурный по роте Виталик Куцевич кивал головой в знак согласия с единственной мыслью - "зачленю". Двое дневальных изображали шуршание, с невиданной скоростью перемещая с места на место барханы песка, горы семечек и огрызки от яблок. Очередной дневальный молча наблюдал за происходящим с тумбочки.
- А здесь что такое?.. Что тут делает это ведро?.. В туалете свинарник! Запомните, Куцевич, туалет - эта святая святых дежурного по роте. Здесь должно быть чисто, сухо, свежо. - Заканчивает папа свою мысль назидательным тоном.
Они с Виталиком проходят в спальное помещение.
- Почему подушки не выровнены?.. Почему... почему... почему?..
По мере нарастания папиных вопросов мина Куцевича скисала с возрастающей скоростью. В голове его стучала единственная мысль: "Достал, почемучка!"
В классе третьего взвода навигацией занимались индивидуальщики. От храпа звенели стекла. Над навалившимися на парты телами возвышалась голова Славы Полищука. Он рисовал в тетради чертиков, похожих на папочку. В аккуратной голове шла обработка информации по поводу вчерашнего табу на увольнения Славы, наложенного Тараканом.
Мир размышлений рисовал жуткие картины расправы над Тараканом. Но тут Славе почудился стук колес и он явственно ощутил покачивание "столыпинского" вагона с узким окном, уносящего его на Колыму. "На(дури)ли!" - подумал Слава, а между тем его все дальше и дальше уносило воображение.
Сразу же после ареста Славы члены стола № 4 развернули бурную деятельность по спасению товарища. Вовчик Смирнов, он же Толстый, едет на встречу с Пейресом де Куэйляром и Джорджем Бушем. Игорь Лапицкий или просто Лапа дает пресс-конференцию в МИДе для советских и зарубежных журналистов. Юра Яриновский (в своих кругах известный как Ярик) взывает о спасении Славы Полищука из Токио, Мура издает мемуары, Авдей торгует майками с громкой надписью: "Свобода по-советски" с портретом Славы, вцепившегося руками в зарешеченное окно своей камеры.
Через неделю власти ведущих капиталистических, социалистических стран и большей части Африки обеспокоены митингами в знак протеста против заключения Славы.
В Ватикане срочно печатается Самый Новый Завет, созданный на базе Старого и Муриных мемуаров. Папа римский едет на Колыму с деловым визитом к начальнику тюрьмы "Путь к коммунизму". Страна в шоке. Правительство в считанные дни забрасывает магазины мясом, рыбой, черной и красной икрой, но народ не успокаивается. ООН направляет в Москву ноту протеста. Через два дня со Славы снимают кандалы, население тюрьмы целует ему ноги. Еще через неделю ООН принимает решение отмечать 11 декабря во всем мире как рождество Славы Полищука. (Авдей убирает с маек решетку, бизнес продолжается)...
- Полищук, разбудите товарищей!
В проеме двери фигура папы, над ним возвышается Куцевич. Весь вид последнего говорит: "Ну что, до(прыга)лись, а меня за вас драть будут!"
Слава поднимается с места с мыслью: "А все-таки на(дури)ли!" Перегнувшись через всю парту, он будит Карпыча, затем еще нескольких человек. Дверь закрывается, слышны удаляющиеся шаги папика и Куцевича.
Раздается несколько глухих ударов тяжелыми предметами о парту - это головы нашей братвы. Мел (полное имя Олег Мелах) начинает дико храпеть на низкой частоте. Карпыч (Андрей Карпов) не упал, он повернул к Полищуку сонное с причудливым рисунком лицо и спросил не самыми изысканными словами:
- В чем дело?
- Папа заходил, - проныл Славик.
- А... а... а! - Прогудел как индийский слон Карпыч.
Наряд продолжал шуршать, демонстрируя перед начальником курса весь арсенал уборочного инвентаря и тактику дезактивации зараженной местности. Из канцелярии вынырнул Брус (курсовой офицер), часто моргая фотоприемниками, направился навстречу папе. Проходя мимо дневального на тумбочке, Брус остановился около него и спросил:
- Зеньков, вы что тут делаете?
- Стою! - Ответил Зеньков-Ватсон удивленно.
- А-а, - протянул Брус, засовывая правую руку в карман и пуская свой микропроцессор. Секунду постояв, он отправился дальше. Ватсон сопровождал его с улыбкой до момента встречи его с папой. Состоялся обмен информацией, после чего начальник курса и курсовой офицер направили свои стопы в канцелярию. Дверь за ними закрылась. Куцевич обратился к Зенькову:
- Я кимарю на своей кровати. Если что - звони.
Теперь 8.50. Учебный корпус, третий этаж, аудитория № 309. Полковник Попов эмалированными глазами обводит сидящий за партами взвод. Политинформацию готовит Смолевич. Устроившись за трибуной, он начинает:
- Значит это... вчера я был на встрече с депутатами. Значит, да... ну и там говорилось, что в общем каждый из депутатов выдвигал свою платформу...
Иван Васильевич стоит, опершись кормой на лабораторный стол и, наморщив лоб, внимает докладчику.
- С какими депутатами вы были на встрече?
- Ну с этими, как их...
- Ну-ну, вы что не знаете кто у нас баллотируется по какому участку? - Лицо Ивана Васильевича выражает крайнюю степень изумления.
- Почему же, знаю, - с достоинством отвечает Смолевич.
- Уж если вы пошли на встречу, чтобы потом довести до товарищей, то должны были законспектировать все, что там говорилось. А то от ваших высказываний несет народным фронтом. Вот я, если пойду куда-нибудь на встречу, то всегда беру с собой тетрадь и карандаш. Я все раз-раз записал, чтобы потом все доходчиво рассказать.
- Ну что, я туда все писать ходил, что ли? - Бурчит под нос Смол.
- А то как же! - расслышав его слова и возмутившись до предела, восклицает Иван Васильевич. - Ну-ка садитесь сюда и пишите, кто у нас по-какому участку баллотируется. Вот здесь номер участка, а здесь - фамилию депутата.
- Да чего я буду писать? - Смол тоже заводится. - Не буду я писать!
- Будете! Я сказал! И пока не напишите, я вам зачет и допуск до экзаменов не поставлю!
Все присутствующие уже не спят, а давятся от беззвучного смеха, в воздух то и дело вырывается сдерживаемое похохатывание и похрюкивание. Со всем этим сильно контрастирует совершенное деловое и сосредоточенное лицо Ивана Васильевича. Наконец, уладив дела со Смолом, он обращается к Леньке:
- Завацкий!
- Я.
- Вы послали за начальником курса?
- Да.
- Садитесь.
- Есть.
Через несколько минут раздается стук в дверь и на пороге появляется Брус. Иван Васильевич отрывается от конспекта и обрушивает весь свой потенциал на несчастного курсового офицера:
- Так, товарищ капитан! До каких пор будут продолжаться эти безобразия?! Да, а где начальник курса?
- А он... он тут занят где-то.
Всем становится ясно что папа, отлично зная И.В., послал вместо себя Бруса. А он пришел к нам недавно и еще не знает, что из себя представляет п-к Попов. Видимо, сейчас узнает.
- Вы теряете лучшую группу. Если там еще первый взвод ладно, но второй!.. Абсолютно никакого порядка. Уже две минуты идет занятие, а группа не построена. Даже нач. факультета... да, ... нет, начальник кафедры вышел. Все сержанты самоустранились. Я же не требую там какой-нибудь поножовщины, но определенный уставной порядок должен быть. Я еще разберусь. Вы должны провести тренажи, собрание, побеседовать, все устранить и доложить мне, что больше такого не повторится.
Все это время Брус стоит навытяжку с непроницаемым лицом киборга-убийцы, а весь взвод втихаря покатывается. Наконец И.В. отпускает Бруса, и мы приступаем к занятию. Оно заключается в следующем. И.В. становится за трибуну и начинает свой монолог:
- Вот сколько же это можно! Ну никакой заинтересованности. Вам же целый семестр диктовали. Сами вы ни пол-карандаша не провели, чтобы что-нибудь сделать. Вот я, когда пришел в училище, я же русского языка совсем не знал. Я все время с преподавателем формулами общался. Я садился и учил формулы, а теперь знаю русский язык, только думаю иногда по-литовски. А тут читаешь этих из "Саюдиса", так столько ошибок, что ужас! Я сижу и исправляю. Стыдно становится. Я сейчас вообще думаю уже по-русски. Так. Все. Открываем конспекты. Сегодня мы будем изучать типовой комплекс связи. Технического описания пока нет и самого комплекса тоже, так что мы будем записывать, чтобы потом, если он появится, вы уже знали, что, где и как.
Помню, когда я еще ставил дисциплину, пришла инструкция читать РСБН-5. А я тогда изучал РСБН-2 и РСБН-6. Ну я взял оттуда немного и оттуда немного и читал по интуиции. А когда пришло описание, то оказалось, что у меня даже больше и полнее. Записывайте: "Для кодирования ТЛК-информации в комплексе связи используются коды БЧХ (Боуза-Чоудхури-Хоквингема)". Не все, конечно, сразу могут запомнить, а тем более выговорить. Вот я, например, выписал себе на бумажку и положил под стекло на рабочем столе и каждый день в течение года смотрел, пока не запомнил.
Паста размеренно покрывает чистую площадь секретной тетради. Нудно тянутся четыре часа диктовки, поэтому все стараются как-нибудь скрасить свое времяпровождение. Особая атмосфера азарта, смешанная с запахом творога и сопровождаемая сдавленным хохотом Кости, экстазными движениями Сереги Сливы, царит на последней парте - они режутся в кости. Судя по их поведению, Слива проигрывает уже четвертую пачку творога. Костя, ухмыляясь, похлопывает его по плечу:
- Ну что, длинная обезьяна, опять не везет? Ничего, следующий раз повезет, а сегодня купишь мне две пачки творога и две завтра.
- Ах ты, кнюппель малогабаритный! Я тебя все равно одену, - он бросает кубики на стол.
Костя разражается диким беззвучным смехом и стучит себя в грудь - у Сереги не выпало ни одного очка.
Недалеко от них, наблюдая за всем происходящим, угорают от смеха Леха с Андрюхой.
- Вот бы видеокамеру сюда, - сетует Леха.
- Точно! Вот это был бы видик, - соглашается Андрюха и закатывается хохотом, уткнувшись лбом в стол. Леха в это время съезжает под стол с вытянутыми вперед копытами. Лицезрение дуэли Кости и Сереги доставляет им истинное наслаждение, накачивает пресс и продляет жизнь.
Авдей раскладывает перед Мурой вчерашние покупки и вкратце доводит курс рубля на черном рынке. Затем, свернув свою лавочку принимается изучать картинки в журнале "Эхо планеты". Позже в его руках появляется лопатообразный нож с выкидным лезвием, который он использует для рубки плат и принимается за дело.
Чуть левее от Муры сидит Чудо, левой рукой держа подбородок, а пальцем правой вдумчиво елозя в пыли парты. Оставим его с его мыслями. Уделим немного внимания краснощеко-голубоглазому лицу Смола и сидящему рядом командиру Диме. Начало пары они обычно встречают разговором и перепалками, середина же знаменуется погружением в себя. О, так и есть, - Смол поехал первым. Непосвященному человеку кажется, что он медленно моргает, на самом же деле в его могучем организме начинается переход во второе устойчивое состояние. Еще секунда и наступает полное обнуление шкал. Бульдожья морда повисает на правой руке. Ш...ш..., трах! Это упал командир Дима.
- Кто это там заснул?! Поднимите!
Командир, испугавшись шума, вызванного собственным падением, вскакивает, озираясь по сторонам.
-Леонтьев?! - удивленно восклицает полковник Попов.
Впрочем, на этом все и кончается. Попробуй усни на его занятиях простой смертный, заметит - разносу конца не будет.
В это самое время Говорун читает гнусный пасквиль советской фантастики 70-х годов. Видите ли, увеличенный в несколько раз и к тому же говорящий муравей призван поразить воображение советского читателя, повергнуть в страх перед Вселенной. Катясь глазами по лабиринту тривиального сюжета, Шура не замечает, что уже съел свой суточный запас ирисок.
Некоторое оживление возникает, когда заканчивается вторая пара. Нужно идти в другой учебный корпус на тактику. По тактике у нас самостоятельная работа. По команде дежурного взвод встает, гремя стульями, задвигает их под столы и замирает, преданно уставившись на Попова. Бравый полковник прощается с нами и мы отвечаем ему дружным хором. Затем цепляем свои секретные чемоданы и устремляемся на улицу. Там, передергиваясь от свежего ветерка, собираемся в неровный строй и с веселыми залепами трогаемся с места. Вдруг слышится окрик:
- Товарищ сержант, остановите строй!
Все удивленно оглядываются по сторонам и замечают, что в стороне стоит какой-то неизвестный подполковник. Он совершает насилие над нашим командиром Димой. Наконец он его отпускает и Дима с недоуменно-веселой улыбкой возвращается к нам.
-Ну чего?..
-Что это за урод?
-Откуда он вылупился? - раздается со всех сторон.
- Что ни дурак, то третий фак, - ответствует Дима.
- А, ну тогда ясно.
Всем известно, что третий фак держит первенство по количеству дубов среди командного состава.
- Шагом марш, - и мы устремляемся дальше, обсасывая подробности случившегося и не столь уж редкого явления.
Перед узкими дверьми учебного корпуса оседают те, кто предпочитает свежему воздуху серые клубы табачного дыма. Как обычно, шумной гурьбой мы поднимаемся на второй этаж и заполняем небольшую аудиторию, где вдоль стен висят модели средств воздушно-космического нападения вероятного противника и стенды с возможными боевыми порядками и способами бомбометания все тех же СВКН.
Пока нет препода, в классе оживленная беседа. Довольно интересно бывает иной раз понаблюдать за аудиторией. Передо мной Смол о чем-то базарит с Генкой-Лимоном. Не знаю, о чем у них был базар, но вдруг Смол любовно похлопывает Лимона по щеке и ласково так произносит:
-Тундрюк ты, Гена, тундрюк.
Но вот приходит подполковник - довольно мрачный тип, который даже приличной шутки не отпустит. Такого в гражданке встретишь - ну ханыга да и только. Начинается нудная беседа о ТТХ МБР, самолетов ТА все того же вероятного противника, то есть США. Ну а мне, как ни странно, ужасно неинтересно все это запоминать. Мне представляются фермы, на которых четыре процента населения Штатов выращивает такую уйму продуктов, что кормят не только себя, но и нас подкармливают; уютные кабачки в городах, частные ухоженные домики, мотоциклы и автомобили на дорогах и симпатяги-негры в бейсбольных кепках. Кончается все тем, что меня спрашивают о дальности действия СРЭМ и АЛКМ, на что я не могу дать вразумительного ответа, получаю свои два балла и успокаиваюсь. Зато я твердо знаю все характеристики РУК "ПЛСС" и "Ассолт брейкер", так что экзамена по тактике я не боюсь.
Таким вот манером подходит к концу третья пара, после которой нам предстоит идти на обед. Хорошо, если он посреди недели, тогда еще кое-что есть можно, но если это суббота, то уж позвольте! На первое - капуста вареная в воде (борщ), макароны по-скотски на второе. Кроме всего прочего - салат и компот.
В столовой стоит ржак, так как Гога рассказывает, как он крошил на машине капусту для салата (он в наряде по столовой).
- Крошу, крошу, и вдруг с потолка на ножи падает вот такая крыса, - разводит руки в стороны. - Я не успел ничего сделать, как ее хрясь, только кровища в разные стороны. Так что, если кому попадется мясо в салате, не пугайтесь. Зал сотрясает дружный хохот.
По поводу обеда можно сказать одно: глаза боятся, а рот кушает, так как жить как-то надо, а на двадцать два "рэ", которые мы получаем на день авиации, сильно не разживешься.
На обед хочется скушать чего-нибудь вкусненького и полезненького. Поэтому я (да и не только я) заскакиваю в "чайник", чтобы купить творожницу и пачку творога. Обычно к этому времени основной контингент в очереди составляют "духи" (первый курс). Ветерану, конечно, не пристало стоять в очереди, но у меня не рваческая натура и, пока позволяет время, я становлюсь в конец очереди. Тем более, что здесь есть что послушать. Мои надежды меня не обманули и я становлюсь свидетелем следующей картины.
Несколько "духов" с бритыми затылками нервно суетятся и озабоченно поглядывают на окна, выходящие на улицу Авиационную, где собирается для построения их рота. Подходит еще один, его из очереди спрашивают:
- Слыш, Сань, там наши еще не строятся?
- Да нет еще. Слышь, возьми мне два кекса, без сдачи, - протягивает другу мельчь.
- Да я и так уже беру трем человекам, - следует дежурная отмазка.
- Ну ладно, че ты! Возьми…
- Ладно, давай.
Подходит моя очередь. Я беру свой творог, творожницу и неспеша выхожу на улицу. На крыльце "чайника" несколько "духов" торопливо запихивают в рот песочницы и кексы, нервно жуют и судорожно глотают, а в трех шагах уже стоит, построившись, их рота. (Как же можно стать в строй с песочницей в руках, а тем более жевать в строю – поэтому так торопятся "духи", а иначе – наряд от сурового начальника курса или еще хуже – от какого-нибудь не в меру исполнительного младшего сержанта, временно исполняющего обязанности старшины.) Подхожу ко входу в столовую, а мимо, дружно колошматя асфальт сапогами, идут молодые.
Обед проходит спокойно. Обедаем чем послала наша столовая и что удалось купить в "чайнике". Обычно дольше всех задерживается наш стол – это большинство из членов кооператива PALTSY и стол, где хавает Толстый со Славой полиўуком. Выглядываем через окно на улицу. Наши потихоньку кучкуются так как пришел Усатый. Он стоит неподалеку и в ожидании нервно сгибает и разгибает ноги в коленях, как бы пританцовывая. Выходим, становимся в строй. Когда уже строй роты более-менее оформился, "папа" подходит к "замку" первого взвода, достает портянку со списком личного состава и начинает проверять наличие людей. Закончив с первым взводом, он подходит к Леонтьеву – нашему "замку".
- У вас, Леонтьев, все на месте?
- Еще не проверил.
- Проверяйте, проверяйте, - и переходит к третьему взводу.
Первый взвод уходит, за ним третий. Мы стоим. Как будто ждем отсутствующих, которые уже давно в роте или еще черт знает где.
- Тов. майор, может пойдем, а? – Вопрошает кто-то из строя. Тов. майор молчит.
Уже все роты разошлись, никого не осталось возле столовой, одни мы и папа. Хорошо, если стоим в теплую погоду, а когда холодно (особенно зимой, когда по Уставу шинели надеваются при минус двадцати, а в остальное время - п/ш. Папа, естественно, в шинели.) тогда самым мягким высказыванием является:
- Э, кажется не май месяц и мы не во Франции!
- Тов. майор, вы шинель снимите, чтобы одинаково было, тогда и постоим!
На это тов. майор отвечает:
- Я щас кому-то поговорю!
Наконец он решает, что все равно никого не дождешься и разрешает нам двинуться в роту. Сам идет сзади. Буквально через несколько шагов нас настигают его слова:
- Второй взвод! Хой!
Останавливаемся.
- Тов. Леонтьев, управляйте, управляйте строем, командуйте как следует. Что у вас правая колонна идет в одну ногу, левая в другую, а средняя вообще не понятно в какую.
На Димином лице отражается довольно недвусмысленное высказывание, которое он с удовольствием адресовал бы тов. майору, не грози это серьезными последствиями. Наконец-то мы трогаемся дальше. У нас отличное настроение. Идем, подкалываем друг друга. Когда доходим до плаца, нас снова догоняет папа со словами:
- Ну что, второй взвод, в ногу идти не можем? Вам все время считать нужно как в детском саду?!
Взвод буквально покатывается со смеху, а тов. майор делает суровое лицо, как будто не сморозил никакой глупости. Мы сворачиваем направо, а тов. майор, прибавляя шаг, идет прямо. До самых дверей нашего учебного корпуса мы обсасываем залепу нашего ротника. Дай Бог памяти, чтобы записать ее в мой блокнот. Возле корпуса забираем чемоданы и идем в роту.
Шумной толпой вваливаемся в полутемный коридор и рассасываемся кто куда. Мне обычно после обеда ужасно хочется вздремнуть, поэтому я, не долго думая, иду к своей кровати и блаженно растягиваюсь под простыней. Только когда приходит перевод или посылка, или вдруг острая нужда в деньгах, тогда нужно идти на почту. Почта находится на жилой зоне училища или попросту говоря – на "жилухе".
Народ в это время занимается кто чем. Любители поспать уже скрепят пружинами кроватей. Кто-то метается на жилуху и ему несколько человек падают на хвост, кто-то идёт на кафедру спихивать тему по управлению или лабу. Из кланов всех трёх взводов орут мафоны.
Звенит четыре раза звонок, я разлепляю глаза. Рядом свернулся калачиком Малый.
- Эй, Геныч! Папик не ушёл? – спрашиваю своего комода.
- Нет. Пошли, Андрюха, построимся.
Малый спит как не в чём не бывало. Толкаю его в бок.
- Вставай, пошли строиться.
- Ай, мне лениво.
- Ну как хочешь, папа в роте.
Малый с трудом поднимается. Выходит на крыльцо. Папа уже со своим списком тут как тут. Дежурный командует:
- Рота, равняйсь!
- Какой "равняйсь"! Какой "равняйсь"! – папа прохаживается перед строем, - Дайте с начала команду "становись"!
Дежурный даёт команду "становись" и все остальные команды тоже.
Снова начинается проверка л/с по любимой папиной портянке. Конечно же в строю присутствуют не все и папа даёт команду замкам разобраться с отсутствующими и доложить.
Наконец, с горем пополам замком взвода выясняет кто отсутствует и по каким причинам, клеят для остальных отмазки и папа распускает народ на самоподготовку. Кто-то сразу пошёл на кафедру, но основная масса ломиться в класс. Однако вовсе не затем, чтобы рубанить гранит науки. Авдей, например, ковыряется в радиодеталях, рыщет плату для передатчика, чтобы применять его на экзаменах. Костик, Чудо, Фёдор и Толстый метают картины и получают от этого несказанное удовольствие. Об этом можно судить по раскатам хохота из их компании. Мой друган Лёха собрался отчисляться, устав от военной жизни, поэтому он спокойно сидит за своим столом и читает книгу. Вообще вдоволь начитаться можно лишь когда отчисляешься. Сергей Слива (ещё один мой лучший друг) развёл себе литр "ЭНПИТа" и поглощает его – вечером у него тренировка. Он занимается культуризмом. Коля балуется задачками по физике. Малый имеет два устойчивых состояния – либо спит, уронив голову на парту, либо пишет письмо или читает. Юрик, с которым я сижу рядом, рубанит автоматику или, устав от научных исканий, откидывается на спинку стула и погружается в сон. Я же, как видите, пачкаю бумагу авторучкой. Но это не единственное мое занятие. Я тоже рубаню науку когда бывает нужно и тогда класс заваливается душистой стружкой. В такие моменты вообще все отдаются учёбе. Такие моменты бывают перед летучкой по какой-либо дисциплине, перед контрольной или на сессии. Перед летучками и контрольными основная масса пишет миниатюрный лист опорных сигналов в простонародии именуемой шпорой. А что касается сессии, то тут разговор особый. Может быть я когда-нибудь напишу и о ней.
В перерывах мы врубаем мафон на который, помниться, сбросили две своих курсантских получки на первом курсе. Его мы в лучшем случаи продадим, а в худшем его ожидает полёт со второго этажа общаги и довольно жёсткая встреча с асфальтом. Хотя этого может и не произойти, учитывая современную обстановку в мире и в стране.
Любители покачаться гремят железом в спорткубрике. Должен заметить, что в той или иной степени железом занимаются все, чтобы поддерживать себя в форме и укладываться в нормы ВСК. Поступая в училище и прочтя рекламный буклет об училеще, я думал продолжить занятие радиоспортом, но здесь упор делается лишь на два вида спорта – гири и кросс 3 км.
За час до окончания самио наступает время чаепития. Мы ставим чайник, достаём свои припасы – печенье, булочки, сырки, творог, сгущёнку и т.д. В принципе ставим чайник не только мы, но и все остальные и во всех трёх взводах. Вы себе просто не представляете, какой можно ловить кайф, когда пьешь чай с курсантским бутербродом. Рассказываю рецепт. Больше вы его не где не найдёте. Берёте небольшую булочку желательно из муки грубого помола. Разрезаете её вдоль на две части. Одну часть намазываете маслом и поливаете сверху вареньем . На вторую намазываете плавленый или творожный сырок, можно тонкими ломтиками уложить копчёный колбасный сыр. Потом соединяете обе половинки и биг-мак готов. Приятного аппетита. И ещё один момент – чай лучше заваривать прямо в чайнике. Расход заварки: Грузинский или азербайджанский любых сортов – 3-3,5 чайные ложечки; индийский или цейлонский – 1,5 – 2 ( в зависимости от сорта). Сахар по вкусу. В качестве десерта можно 250г творога перемешать с двумя-тремя столовыми ложками сгущёнки – язык проглотишь. Сампо заканчивается в 19:00. Построение проходит на редкость оживлённо потому как чем быстрее построимся и получим ЦУ, тем быстрее наступит свободный выход в город. Я вообще-то вылажу в город нечасто. И здесь возможны два варианта выхода.
Первый – форма одежды парадно-выходная. Второй – гражданская. В гражданке выход осуществляется в большинстве случаев в окно казармы. Последнее время папа по вечерам стал бродить под окнами и вычислять возвращающихся из города в гражданке. Ношение гражданки не запрещено, но только не на территории училища. Наша казарма находится в пятидесяти метрах от ЦКПП, однако преодолеть это расстояние в гражданке запрещено. Короче – маразм. Однако лично мне неохота получить пару феников под глазами где-нибудь в темном углу столь обширного Даугавпилса. Военных здесь не очень жалуют.
Те, кто остается в роте находят себе занятие по душе и предаются ему. Если пройтись от входа в казарму до запасного выхода, то можно увидеть много интересного. Проделаем этот путь.
Открываем входную дверь, приветствующую нас довольно громким дребезжанием. Входим в так называемый “предбанник”, где справа на полке лежат истертые сапожные щетки и стоит внушительных размеров банка с вонючим сапожным кремом. Справа же каптерка Генки-Лимона, слева – Славки Ладыгина. Как справа, так и слева доносится смех и музон. Видимо, там ужинают. В обе двери не достучаться. Открываем дверь в казарму. Коридор залит светом, моргает одна лампа. Тумбочка дневального пустует, значит офицеров в роте нет. Сразу справа – низкая дверь в сушилку. Следующая за ней – канцелярия или “конец” – как угодно. Слева, почти напротив канцелярии – умывальник, туалет и душевая. Дверь распахивается и в набедренной повязке из полотенца выходит чистый и довольный Бободжон Джорубов – попросту Боб или Джон. Следующая дверь слева распахнута и оттуда доносится негромкая песня под гитару. Там находится отсутствующий дневальный Юрка Дымчишин (Дым или Уши), он поет песню своему другу Игорю Кириллову. Дальше коридор немного изгибается и мы попадаем в импровизированный телезал, где один-два человека смотрят программу “Время”. Основной наплыв народа бывает на “Взгляд”, какой-нибудь интересный фильмец, “Что? Где? Когда?” или конкурс красоты.
Рядом с телевизором находится ленинская комната. Единственный, кто оживляет ее своим присутствием – это Витек Форый. Он 90% свободного времени посвящает учебе. Дальше коридор сворачивает вправо. Первая же дверь слева – бывший класс первого взвода. Теперь, после его расформирования, там зал восточных единоборств и Махмад-али Ёров самозабвенно колошматит руками и ногами боксерскую грушу. Следующая дверь слева – класс третьего взвода. Там пусто. Изкласса справа выходит Юрка Чадюк или просто Чудо и волокет в охапке мафон из первого взвода. Он собирается писать музыку. Обычно это происходит в классе нашего взвода. Там сейчас также немного народу. В основном это те, кто не нашел себе пристанища в городе и считает дискотеку напрасной тратой времени.
Немного оживленней в роте, когда приносят видак. Тогда собирается толпа народу в телезале и до посинения крутят видики. Это может продолжаться до утра с выставлением шухера от дежурного по факультету и прочими мерами предосторожности. Но сегодня видака нет. Вечер проходит тихо и спокойно. В районе 23 часов 40 минут по местному времени потихоньку начинает возвращаться толпа из города. Примерно после двенадцати, когда дежурный по роте сходит на доклад к дежурному по факультету о расходе личного состава, поток людей через входную дверь прекращается и ее закрывают на засов.
Однако после этого жизнь в роте не прекращается. В классах по-прежнему горит свет – там пьют чай. Тихонько играет музон. Завернувшись в одеяла, несколько человек смотрят фильм по ночной программе. Кое-кто еще пошел принять душ…
Обычно часов в двенадцать, напившись чаю и побазарив с друзьями, я иду совершить вечерний туалет, перебрасываюсь парой слов с дневальным и на обратном пути на несколько минут задерживаюсь возле телевизора. Затем мои шаркающие шаги затихают в глубине темного спального помещения. Я по приборам, в кромешней тьме пробираюсь к своей кровати у окна, завешенного зеленой шторой, забираюсь под одеяло и мою голову заполняют разные мысли.
В противоположном кубрике слышится звук открываемого окна и негромкие чертыхания – это возвращаются из города те, кто ушел в гражданке. Слава Богу, что сейчас в роте никого из офицеров нет, а то бы им не поздоровилось.
Чтобы избавиться от надоевших мыслей я переворачиваюсь на живот и чувствую, что начинаю уходить… Вдруг тишину нарушает раскатистый храп. Через секунду раздается глухой удар подушкой и храп смолкает… Андрей Синютин во сне строит свое отделение и распределяет на работы. Олег Яковлев командует кому-то: “Равняйсь! Смирно!..” Раздается то тут, то там тихое поскрипывание кроватных пружин. Через шесть часов начнутся новые сутки…